Обычно, разбирая творчество Дж. Толкина, я пишу о том, чем оно не является. Я уже писал, что Дж. Толкин не визионер и не автор фэнтези. Теперь пришла пора поговорить о том, кто же он на самом деле.
В последней публикации «Дж. Толкин и фэнтези», подводя итог долгим рассуждениям и анализу контекстов, я упомянул о полемике вокруг карело-финского эпоса «Калевала», которая развернулась в кон. XIX-нач. XX века. Дж. Толкин высоко оценивал этот литературный памятник и черпал из него вдохновение. Статья про фэнтези охватывает целый ряд проблем, которые я подробно разбираю в других разделах сайта, поэтому мне придётся в чём-то повторяться.
«Калевала» была создана финским просветителем и языковедом Элиасом Лённротом на основе народных песен, так называемых рун, собранных в русской Карелии. Первая редакция была опубликована 28 февраля 1835 года. Окончательный вариант – через четырнадцать лет, в 1849. Именно поэтому исследователей интересовало: что же такое «Калевала» – великое наследие прошлого или же самоличное творение Э. Лённрота? Ведь финский просветитель систематизировал разрозненные народные песни, кое-что дописал сам. В частности, стройная последовательность событий – от создания мира и рождения певца-демиурга Вяйнямёйнена до завершения мифологической эпохи и отплытия Вяйнемёйнена на лодке – чужда фольклору, да и сами образы и мотивы существуют изустно в большом количестве вариантов, и если, например, у Э. Лённрота мир творит дочь воздуха Ильматар, то в карельских рунах это мог быть сам Вяйнямёйнен. Принцип отбора конкретной версии мифа определял собиратель на свой филологический вкус, а главное, с учётом актуальных для его времени событий и идей. Именно это и породило закономерный вопрос: каково соотношение фольклорных и литературных элементов и можно ли считать «Калевалу» народным эпосом? Правильный ответ невозможно было дать без учёта историчности и диалектичности литературного процесса, его эволюционного характера. «“Калевала” одновременно и фольклорна и литературна», ‒ писал видный советский литературовед Эйно Генрихович Карху. ‒ «Её специфическая особенность состоит как раз в том, что она представляет собой промежуточную, переходную форму на стыке устной и литературной традиций. В «Калевале» произошла как бы встреча древней, доисторической эпохи с современной историей, язычества – с новым временем, фольклорно-мифологического наследия – с достижениями национально-культурного развития XIX века. Был как бы перекинут мост из одной эпохи в другую…» [Карху, 1994: 198].
То же самое можно сказать и о трудах Дж.Р.Р. Толкина. Именно поэтому и появились на свет Хоббиты – художественное воплощение английского обывателя и, как пишет о Бильбо Кристофер Толкин в предисловии к «Книге Утраченных Сказаний», «связующее звено между современностью и архаическим миром Гномов и Драконов» [BLT1: 1]. Атерсон называет подобный приём – введение персонажей, близких читателю, ‒ реализмом: «Чтобы читателю понравился роман, посвящённый мифологической вселенной, начинать его надо на твёрдом и знакомом основании. В романах вообще должны быть реальные персонажи, помещённые в реальные обстоятельства, и у Дж. Толкина эту функцию выполняет Шир» [Atherson 2012: 90-91]. Этим переходам полностью посвящена монография Т.Шиппи «Дорога в Средиземье».
Исследователи творчества Дж. Толкина часто цитируют отрывок из его письма Милтону Уолдману, где профессор объясняет свой замысел: «Я намеревался создать корпус более или менее связанных между собою легенд, начиная с масштабных космогонических и заканчивая романтическими волшебными сказками, и чтобы большие опирались на меньшие, соприкасающиеся с землёй, а меньшие оттенялись великолепием фона – и всё это я бы посвятил просто Англии – моей стране» [Письма: 131]. Этот отрывок почти дословно совпадает с рассуждениями Э.Г. Карху о работе Э. Лённрота: «Из народных рун и мифологии взяты сюжетные эпизоды «Калевалы». В этом отношении Лённрот ничего не выдумывал и не сочинял… Но и сюжетные эпизоды, и мифологическая космология, и этиологический принцип повествования сохраняются в «Калевале» не в прежнем виде, а будучи по-новому скомбинированными и упорядоченными, выступая в новом художественном и общемировоззренческом единстве… Объединяя мифы (часто только их сохранившиеся обрывки) в единое целое, «Калевала» предлагает в некотором смысле даже более упорядоченную мифологическую картину мира, чем собственно фольклорная традиция. Ориентиром Лённроту послужили другие раннелитературные памятники: «Илиада», «Старшая Эдда», «Библия» [Карху 1994: 200-201]. О том же пишет и знаменитый исследователь фольклора В.Я. Пропп: «Лённрот не следовал народной традиции, а ломал ее; он нарушал фольклорные законы и нормы и подчинял народный эпос литературным нормам и требованиям своего времени. Именно этим он создал ей величайшую популярность, угадав вкусы и эстетические потребности образованных читателей своего времени. Для таких читателей оригинальные народные песни в той форме, в какой они поются народом, были бы недоступны в их величественной и суровой красоте. Лённрот многое смягчил, округлил, отшлифовал углы и резкие грани, в хаос и разбросанность внес стройный порядок и последовательность. Поступая так, Лённрот создал единственное в своем роде во всей мировой литературе произведение, в котором сочетаются народная простота, искренность, правдивость повествования, изящество, легкость и грация народного стиха, значительность народных сюжетов, с стройной последовательностью и связью событий огромного по своему размеру цельного литературного произведения. Получилось нечто, во многом напоминающее эпопеи Гомера, не уступающее им ни по художественности, ни по научному значению, но более близкое и родное всякому живому человеку, способному воспринимать народные чувства и народные образы. Тщательность работы Лённрота, его великая любовь к народу и народному эпосу, которая чувствуется в каждой строке, заражает и читателя; читатель начинает проникаться любовью и уважением к создавшему этот эпос народу» [Пропп, 1976: 305]. Сейчас уже можно сказать, что не единственное, поскольку мифология Дж. Толкина прошла тот же путь.
Неудивительно, что самое первое произведение Дж. Толкина, написанное более ста лет назад, называется «История Куллерво» и является прозаическим пересказом знаменитого фрагмента из «Калевалы», со слегка подправленными именами и названиями. Эти «правки», кстати, хорошо иллюстрируют процесс перехода фольклорно-мифологического в индивидуально-литературное. В номенклатуре «Истории Куллерво» можно выделить чисто финские элементы, например, само имя Kullervo, но встречаются там и, так сказать, финско-толкиновские элементы, например, имя божественного кузнеца Asemo, заменившее исконно финское Ilmarinen. Почему финско-толкиновское? Потому что Дж. Толкин берёт реальные финские слова ase “орудие, инструмент” и mo “суффикс деятеля” и образует вполне финское имя, которое, тем не менее, отсутствует в финском фольклоре. Но потом он начинает смещать словообразование в сторону толкиновско-финских элементов, например, название ножа Куллерво Sikki образовано от корня, придуманного Дж. Толкином (SIK- “резать”), но по правилам финского языка. По мере развёртывания сюжета начинают встречаться и чисто Толкиновские слова, например, название России Kemenūme (Qu. kemen “земля”, ūme “огромный”) [Kullervo: 49-62]. Точно такую же картину можно обнаружить при анализе имён и названий в «Калевале». Элиас Лённрот был вторым после Агриколы просветителем, внесшим огромный вклад в развитие финского литературного языка. Его словотворческая деятельность далеко выходит за рамки «Калевалы», хотя основа языкового развития, была, несомненно, в ней. Я не буду сейчас касаться реформы фонетики и морфологии, которую провёл Э. Лённрот, а также ботанической терминологии, которая нашла своё отражение в словаре «Kasvikon oppisanoja» (1859), приведу только пару примеров из «Калевалы».
Первый касается одной из самых ярких фигур космогонии – Девы Ильматар, которая в облике птицы сносит мировое яйцо, откуда появляется вселенная. «В первой руне расширенной редакции изображается изначальный хаос, когда организованного космоса еще нет», – пишет Э.Г. Карху. – «Для его возникновения в более логической последовательности Лённрот ввел в руну образ Илматар, дочери воздушного пространства, символизирующий акт рождения мира из хаоса. В народных рунах этого образа не было, там участником космогонического акта был сам Вяйнямейнен, и выходило, что его рождение предшествовало рождению мироздания. С точки зрения древнего мифологического сознания это вполне объяснимо: в наиболее архаических мифах Вяйнямейнен был демиургом-творцом — о его космогонической роли потом будут упоминания и в «Калевале», но мимоходом, без того, чтобы это стало линией сюжета. С точки зрения формальной логики такое противоречие в общей композиции «Калевалы » вызвало возражения со стороны критики, и Лённрот прибег к образу Илматар» [Карху, 1994: 112]. Имя это образовано по стандартной финской модели с использованием суффикса -tar, производного от слова tytär “дочь”. Ilma-tar буквально означает “дочь воздуха”. Интересно, что звучит оно похоже на древнеисландское прозвище Одина Alföðr “Всеотец” и древнеирландское имя верховного короля Племени Богини Дану Дагды Allathair. Оба они восходят к индоевропейскому сочетанию *h₂elnós *ph₂tḗr “Всеотец”. Наверное, именно поэтому Дж. Толкин ввёл в своё повествование Всеотца Илуватара (Квенья Ilúvatar < ilu “всё” и atar “отец”), соединив индоевропейские смыслы с финским обликом слова.
Второй пример – слово asemies “оруженосец; ратник”, образованное путём сложения слов ase “орудие, оружие, инструмент” и mies “мужчина, муж, человек”. Дж. Толкин почти полностью повторяет его в новообразовании Asemo, которое я упоминал выше.
Разумеется, и здесь сравнение чисто внешнее, так как Дж. Толкин не занимался вопросами финского литературного языка, а создавал свой воображаемый язык, но методы он брал из реальной практики. С Э. Лённротом их объединяет другое – использование в своём языкотворчестве классических языков и литературных памятников древности. Это уже упоминавшиеся «Илиада», «Старшая Эдда» и «Библия». Последняя, кстати, использовалась вовсе не в религиозном смысле, а для придания мифологическим событиям линейной последовательности, ибо линейное восприятие времени впервые появляется именно в текстах «Ветхого завета». «Лённрот, конечно же, имел в виду эти великие литературные образцы, когда составлял «Калевалу». Одной из его задач было как раз то, чтобы в какой-то мере — в пределах возможностей — преобразовать фольклорно-мифологическое циклическое время-круговорот в относительно линейное время, напоминающее отчасти библейское и более близкое современному сознанию. В «Калевале» Лённрот должен был раздвинуть время, придать ему протяженность, наполнить его до некоторой степени поступательным историческим движением, для чего необходимо было расположить определенным образом фольклорный материал, придать очередность фольклорно-мифологическим событиям» [Карху, 1994: 110].
Отталкиваясь от этого факта, я хочу перейти на более глубокий временной пласт и обратить внимание на связь творчества Дж. Толкина с таким явлением античной культуры, как мифография. Это понятие получает различные толкования в разных исследованиях. Так, В.Н. Ярхо рассматривает термин мифография в двух значениях – узком и широком. В широком смысле, исходя из этимологии слова (герч. μῦθος “миф” и γραφία “описание”), мифография – это «изложение мифов», то есть мифографами являются практически все античные авторы от Гомера до Нонна, жившего в V в. н.э. В научном же понимании мифография – «отрасль литературного труда, вторичная по отношению к художественной интерпретации мифов» [Ярхо, 2000: 5-6]. Д.О. Торшилов выделяет три значения:
1) узкое: несколько кратких прозаических сочинений эллинистическо-римского времени, посвященных полностью или почти полностью пересказу мифов (Аполлодор, Гигин, Антонин Либерал и пр.);
2) расширенное: многочисленные произведения, цель или одна из целей которых ‒ сбор и систематизация мифов (генеалогия, хорография, хронография, Диодор, Варрон, Павсаний, Плутарх, схолии и многое другое);
3) максимально широкое: любое античное сочинение (или его отрывок), содержащее мифы, включая всю поэтическую классику (которая зачастую и понималась под «мифографией» древними учеными); при таком понимании круг охваченных памятников совпадет с понятием «литературные источники по мифологии [Торшилов, 1999: 24]. Причём, сам Д.О. Торшилов опирается на второе понимание и объединяет мифографию с античной географией и историографией, замечая при этом, что «именно мифография, историография и география были объединены в творчестве логографов. Это не жанр литературы, но область знания, различным образом отразившаяся в весьма различных произведениях литературы» [там же]. Логографы, по определению В.Н. Найдыша ‒ это «наследники мифопоэтического творчества, это первые исторические писатели, ранние историки, которые переводили в письменную прозаическую форму древнейшие мифологические и легендарные повествования о прошедших событиях греческой истории, историю родов и племен; они прослеживали генеалогию греческих героев и богов, которые считались основателями городов и родов» [Найдыш, 2012: 323]. Географическое направление было представлено мифографами-хорографами (от греч. χῶρος “место”), а историографическое – генеалогиями.
По Д.О. Торшилову идеальная хорография – это «мифологическая предыстория области, и перечисление ее населенных пунктов «по дорогам» (καο' όδόν), обогащенное тем, что и составляет специфику хорографической мифографии и ее только ей присущую ценность — местными реалиями, являющимися зримыми следами мифа, вещественной формой его существования. Из числа таких реалий следует назвать:
- многочисленные, покрывавшие всю Грецию могилы мифологических героев (τάφος или μνήμα; Павсаний упоминает несколько сотен их);
- многочисленные «места действия» мифов (например, место, где жила Кроммионская свинья, или место, где семеро вождей поклялись идти на Фивы), часто связанные с ними эпонимией, в том числе:
- скалы и утесы, связанные с мифами (например, скала, с которой сбрасывал путников Скирон);
- родники, забившие в результате мифических событий (те, что выбил трезубцем Посейдон);
- пещеры, упоминаемые в мифах (например, та, в которой Ино кормила Диониса).
Другие материальные следы мифологической эпохи это:
- циклопические постройки (в Тиринфе, Микенах и Орхомене, а также на Сардинии);
- бывшие в руках богов и героев предметы, в изобилии хранившиеся в греческих святилищах (например, та самая колесница, на которой Пелопс обогнал Эномая);
- алтари, сооруженные в мифологическую эпоху (например, тот, который воздвиг Сизиф, найдя тело Меликерта);
- посвященные героями в храмы дары или поставленные ими статуи богов, часто работы Дедала или его учеников; замечательным образцом статуй, дошедших от мифической древности, являются ксоаны Артемиды и Диониса, вытесанные из того самого дерева, на котором сидел Пенфей перед своей ужасной кончиной;
- изредка даже выбитые в мифологическую эпоху надписи (например, та надпись в Эпидавре, которая сообщала, что Ипполит посвящает Асклепию двадцать коней за свое воскрешение из мертвых).
Наконец, нельзя не упомянуть местные ритуалы и эпиклезы божеств, связанные с редкими мифами.
Все эти вещи говорят о внелитературном, внепоэтическом существовании мифологии, о ее внедренности не только в греческие книги, но и в греческую действительность, о тесной связи с повседневностью греческой религии: хорография — литература, говорящая о нелитературном» [Торшилов, 2000: 75-77]. Ярким примером античной хорографии является «Описание Эллады» Павсания.
Античные мифографы были не одиноки. К середине V века до н. э., то есть, в период расцвета хорографической прозы, иудейский книжник Ездра систематизировал книги Моисея и опубликовал их в Иерусалиме как Тору [Тантлевский, 2000: 14], в которой немецкий библеист К.Д.Ильген (1763-1834) выделяет три группы текстов: Яхвист, Первый Элохист, уделявший особое внимание генеалогиям, и второй Элохист, тяготеющий к мифологии [там же: 56]. В кельтской Европе и на Британских островах на рубеже нашей эры систематизацией мифов занимались друиды, вернее особое их сословие – филиды, из которых вышли многие христианские клирики, не только записывавшие древние предания, но и встроившие их в христианский миф, и мировую историю [Шкунаев,1991: 5-30]. Отправной точкой такого соотнесения, по свидетельству Шкунаева, являлись именно «хорографические» легенды senchas «старина мест» [там же: 15-16]. Сюда же можно отнести и древнеисландские «Эдды» Сэмунда Мудрого и Снорри Стурлусона, а также «Круг Земной», составленный в духе генеалогий, хотя Боги там уже низводятся до уровня Людей. Эти сочинения соответствовали античной генеалогической мифографии, где «боги, герои и земные люди (цари, воины, отдельные знаковые личности) связывались цепью представлений об их кровнородственных отношениях (реальных и воображаемых). Путем проработки множества мифов (локальных и общегреческих) каждому действующему лицу греческой мифологии устанавливали его родителей, место рождения, круг богов, героев и земных людей, с которыми это действующее лицо вступало в систему отношений, основные запечатленные в памяти народа его деяния и др.» [Найдыш, 2012: 327].
Нетрудно заметить, что Дж. Толкин шёл именно этим путём. Его первое произведение – перевод в прозаическую форму истории Куллерво из поэтической «Калевалы», мифы он именно систематизировал, включая при этом в сферу «мифического», например, ту же «Калевалу». Рукописи истории Средиземья пестрят описаниями мест и их мифологическими привязками: богами, героями, зверями и прочими персонажами, легендарными предметами и соотнесённостью географии эльфийского острова Тол Эрессеа с местами современной Толкину Англии: «Кортирион, город в центре Тол Эрессеа, куда Эриол приходит в легенде «Дом Утраченной Игры», позднее станет Уорвиком, Алалминоре, Земля Вязов, превратится в Уорвикшир, а Тавробель, где Эриол будет некоторое время жить, – в деревеньку Большой Хэйвуд в Стаффордшире» [BLT1: 24-25]. «Эльфийский остров, куда попал Эриол, был Англией, то есть Тол Эрессеа позднее, в конце времён, превратился в Англию, Землю Англичан» [там же: 24]. Даже любовь Толкина к картам имеет «мифографические» истоки: «В рамках хорографической мифографии возникает и традиция создания карт ойкумены» [Найдыш, 2012: 326]. Отсюда и пристрастие английского писателя к составлению генеалогий своих персонажей, начиная от Богов, обитающих в Валиноре и заканчивая семьями Хоббитов Шира и его окрестностей. Художественный же, литературный характер Толкиновского творчества позволяет понимать его мифографию предельно широко, включив её в один ряд не только с античными авторами, вроде Гомера, но и безымянным сочинителем англо-саксонского «Беовульфа», про которого сам Дж. Толкин писал: «Мы имеем дело с поэмой, написанной англичанином, который заново использовал древний и по большей части традиционный материал» [Толкин, 2008: 18]. То же определение применимо и к Э. Лённроту (с поправкой на Финляндию), и к самому Дж. Толкину.
В заключении я бы хотел сказать немного о специфике Дж. Толкина как мифографа. Мне кажется, что роль его выходит далеко за пределы создателя национального эпоса. Да, он не создал литературного языка и не заложил основы национального самосознания, как Э. Лённрот, просто потому, что у англичан всё это уже было. Эпоса «для Англии» у него тоже не получилось, потому что он создал персональный язык и персональную мифологию, наполненные субъективными впечатлениями и деталями его личной биографии, но по количеству образов и мотивов из разных традиций, этих «бычьих костей», английский писатель и мифограф сумел создать «сумму мифологии», единую систему мирового масштаба, в которой каждый народ может узнать близкие только ему элементы, но не как простые заимствования, а уже как части некоего грандиозного целого, превосходящего сумму отдельных его частей. Причин, по которым он всё это делал, много, и я постепенно расскажу о них в разделах сайта, а пока они не важны. Здесь мне было важно определить место Дж. Толкина в плеяде великих гениев мировой литературы от древности до наших дней. Можно было бы упомянуть ещё и братьев Гримм, но они не оставили после себя цельного мифопоэтического текста, который представлял бы собой сочетание мифографии, строгого научного описания и художественного произведения. С Гриммами, и в частности с Якобом Толкина роднит профессия – сравнительно-историческое языкознание, опиравшееся на германскую романтическую традицию и поиск утраченной «Готии», но об этом отлично написал Т. Шиппи в до сих пор не превзойдённой монографии «Дорога в Средиземье».
Тексты Дж.Р.Р. Толкина
Письма – Толкин, Дж.Р.Р.Письма : [Пер. с англ.] / Джон Рональд Руэл Толкин ; Под ред. Х. Карпентера. – Москва : ЭКСМО, 2004.
BLT – Tolkien, J.R.R. The Book of Lost Tales, Part 1-2. Ed. Christopher Tolkien. The History of Middle-earth: Vol. 1. George Allen and Unwin, London, 1994.
Kullervo – Tolkien, J.R.R. The Story of Kullervo. Ed. Verlyn Flieger. HarperCollins, London, 2015.
Литература
Карху Э. Герой для Тацитова пера : очерк жизни и творчества Элиаса Леннрота, создателя знаменитой «Калевалы» / Э. Карху // Север. – 1994. – № 8.
Карху, Э.Г. Карельский и ингерманландский фольклор в историческом освещении. История литературы Карелии. Ч. 1 / Э.Г. Карху. – СПб. : Наука, 1994.
Найдыш, В.М. Наука древнейших цивилизаций. Философский анализ / В.М. Найдыш. ‒ М. : Альфа-М, 2012.
Найдыш, В.М. Философия мифологии : От античности до эпохи романтизма / В. М. Найдыш. – Москва : Гардарики, 2002.
Пропп, В.Я. Фольклор и действительность : избр. ст. / В. Я. Пропп ; [сост., ред., предисл. и примеч. Б. Н. Путилова ; Акад. наук СССР, Ин-т востоковедения ]. – Москва : Наука, 1976.
Тантлевский, И.Р. Введение в Пятикнижие / И.Р. Тантлевский;. ‒ Москва : Рос. гос. гуманит. ун-т, Центр библеистики и иудаики, Евр. теол. семинария Америки и др., 2000.
Толкин, Дж. Р.Р. Чудовища и критики : [сборник: пер. с англ.] / Дж. Р. Р. Толкин ; [предисл. К. Толкина]. - Тверь : АСТ ; Москва : Хранитель : АСТ Москва, 2008.
Торшилов, Д.О. Античная мифография: мифы и единство действия [Текст] : с прил. аргументов Аристофана Византийского и "О реках" Лжеплутарха / Д. О. Торшилов. - Санкт-Петербург : Алетейя, 1999.
Шкунаев, С.В. Герои и хранители ирландских преданий // Предания и мифы средневековой Ирландии / сост., вступ. ст., коммент. С. В. Шкунаев ; под ред. Г. К. Косиков. ‒ Москва : Издательство МГУ, 1991.
Ярхо, В. Н. Вступительная статья // Первый Ватиканский мифограф / Перевод с латинского языка В. Н. Ярхо. ‒ СПб.: Алетейя, 2000. ‒ С. 5-42.
Atherson M. There and Back Again: J.R.R. Tolkien and the origins of the Hobbit. London, 2012.