Историко-литературный сайтдля ценителей творчества Дж. Р. Р. Толкина
В этом разделе собраны статьи и заметки о мифопоэтическом и культурно-историческом фоне, на котором Дж. Толкин создавал свои произведения. Фон этот весьма разнообразен, поскольку английский писатель, следуя метафорическому определению волшебной сказки как «супа», в котором варятся «бычьи кости» ее источников и материала, любил добавлять в свои «блюда» самые экзотические ингредиенты. Часто забывается, что это именно ингредиенты, а не «доказательства» верности тех или иных трактовок, а потому обнаружив, например, в книгах Дж. Толкина элементы христианской мифологии «исследователи» тут же объявляют, что его книги «глубоко христианские» по сути; найдя элементы гностицизма, приписывают гностицизм самому писателю, или начинают отрицать очевидное, если сами не являются гностиками; объёмные заимствования из скандинавской мифологии принимают за языческое содержание и начинаются споры и попытки уложить литературную сказку в прокрустово ложе идеологических установок. Я же хочу рассмотреть творчество Дж. Толкина в свете источников и материала, оценить, как писал в своё время один из лучших переводчиков «Властелина Колец» В.С. Муравьёв, «намеки и отсылки, оценить сопряжения и соответствия, то есть прочесть его при свете "Калевалы" и "Старшей Эдды"». Естественно, я буду цитировать источники в оригинале и рассказывать, в том числе, и о них, так что, перефразируя самого Дж. Толкина, речь у нас пойдёт в особенности о древних текстах и истории.
Из биографии Дж. Толкина мы знаем, что он активно изучал не только древние языки, но и ботанику, и растения знал гораздо лучше людей, а потому на его рисунках человеческие фигуры встретишь не часто, зато пейзажи встречаются постоянно. И вот, если присмотреться к его мифопоэтическим образам повнимательнее, то выясняется, что это ни такие уж и образы. Многое, что мы принимаем за литературную метафору и миф, у Толкина оказывается точным описанием реальности.
Обычно, разбирая творчество Дж. Толкина, я пишу о том, чем оно не является. Я уже писал, что Дж. Толкин не визионер и не автор фэнтези. Теперь пришла пора поговорить о том, кто же он на самом деле.
Общим местом почти всех рассуждений о творчестве Дж.Р.Р. Толкина стало утверждение, что он не любил, когда в его произведениях пытались отыскать образы современности, особенно двух мировых войн, участником и свидетелем которых ему довелось побывать. Но тщательный анализ текстов заставляет предположить, что аллюзий к реальности у Дж. Толкина гораздо больше, чем собственно мифологического материала.
В своих письмах к читателям Дж. Толкин часто называл собственные произведения и лингвистические построения нонсенсом [Letters: 8; MCOE: 239] и замечал, что углубление в метафизику – занятие чересчур серьёзное и уводящее в неверном направлении [Letters, 153]. Казалось бы, такой подход противоречит другим заявлениям писателя и серьёзному, а местами и мрачному тону его повествования, но, если воспользоваться советом Толкина и подвергнуть материал критическому анализу (ultimate analysis), то можно обнаружить один аспект в истории литературного Средиземья, который придаёт идее нонсенса новое звучание.
Продолжая тему детства в творчестве Толкина, трудно пройти мимо одной интересной игры, хорошо известной специалистам по этнографии детства, но по каким-то причинам упущенной специалистами по творчеству Толкина.
Германские истоки Толкиновской мифологии хорошо известны и настолько объёмны, что этой теме можно посвятить отдельную книгу (на самом деле такие книги существуют и даже автор этих строк защитил по теме целую диссертацию), а потому я ограничусь наиболее интересными и важными примерами, сгруппировав их по темам, отражающим структуру волшебного мира, созданного воображением английского писателя. И начнём мы с начала.
Том Шиппи в своё время процитировал слова Дж. Толкина о мировоззрении древних англичан: «храбрецы древности шагали под куполом неба, покрывающим срединную землю-остров (middangeard), окруженную безбрежными морями (gārsecg) и внешней тьмою, и с суровым мужеством претерпевали краткие дни жизни (lǣne līf), ожидая, пока пробьет час судьбы (metodsceaft), возвещающий гибель всего, что ни есть в мире, lēoht ond līf samod (света и жизни вместе)» [Шиппи 2003: 97]. Это мировоззрение легло в основу Толкиновского Средиземья, а потому мы рассмотрим все его уровни – от огромного мироздания до загадочного Мюрквида.