В своих письмах к читателям Дж. Толкин часто называл собственные произведения и лингвистические построения нонсенсом [Letters: 8; MCOE: 239] и замечал, что углубление в метафизику – занятие чересчур серьёзное и уводящее в неверном направлении [Letters, 153]. Казалось бы, такой подход противоречит другим заявлениям писателя и серьёзному, а местами и мрачному тону его повествования, но, если воспользоваться советом Толкина и подвергнуть материал критическому анализу (ultimate analysis), то можно обнаружить один аспект в истории литературного Средиземья, который придаёт идее нонсенса новое звучание.
В публикации «Толкин и фэнтези» я уже отмечал, что произведения великого писателя являются обыкновенными литературными сказками, а значит ориентированы они, прежде всего, на детскую и подростковую аудиторию, что ни в коем случае не умаляет их серьёзного тона, ибо, как известно, «сказка – ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок». Это ёмкое определение А.С. Пушкина в точности повторяет слова Толкина из письма Питеру Гастингсу, владельцу оксфордского магазина католической литературы: «You… paid me the compliment of taking me seriously; though I cannot avoid wondering whether it is not 'too seriously', or in the wrong directions. The tale is after all in the ultimate analysis a tale, a piece of literature, intended to have literary effect, and not real history» [Letters, 153] – «Вы сделали мне комплимент, восприняв меня серьёзно, хотя я часто задумываюсь, не слишком ли серьёзно и в верном ли направлении. Всё-таки, если подвергнуть материал критическому анализу, это просто выдумка, художественное произведение, рассчитанное на литературный эффект, а не реальная история». Действительно, английское слово tale кроме основного значения “рассказ; история; повесть” в разговорном языке имеет ещё и значение (часто во множественном числе) “сплетни, выдумки; враки, сказки; ложь”. В этом же смысле оно употребляется и в выражении fairy tale “волшебная сказка” (а зачастую просто сказка), где вместо неё может стоять слово story, поэтому знаменитое эссе Толкина и называется «On Fairy Stories».
С другой стороны, если учесть, что большая часть произведений Средиземного цикла увидела свет только после смерти писателя, можно с уверенностью сказать, что писал он их для себя и своих друзей по ЧКБО, а первые независимые слушатели из детской среды появились у него только с рождением детей, да и то, судя по количеству черновых вариантов «Хоббита» и уже привычной по рукописям истории Средиземья чехарде имён и названий, Толкин сочинял его, в том числе, и для себя, интегрируя придуманный для детей сюжет в общую концепцию именно своего мира – согласитесь, маленьким слушателям вряд ли было интересно и понятно, как и зачем великан Медвед стал Беорном, Гном Гэндальф – Ториным, а волшебник Бладортин – Гэндальфом. А мир этот, начиная с «Книги утраченных Сказаний», во многом был связан с детством и юностью самого Толкина.
Дети на Одиноком Острове
С детством и детьми мы сталкиваемся сразу же, как только открываем первый том «Истории Средиземья» – «Книгу Утраченных Сказаний». Вступительная легенда, вводящая читателя в мир Средиземья (хотя тогда этого слова пока не было), называется «Дом Утраченной Игры» и повествует о морестраннике по имени Эриол, который попадает на Одинокий Остров Тол Эрессеа и находит там маленькое жилище, где обитают Эльфы и дети из Смертных Земель: «And at this he wondered more than before, seeing the size of the cottage; but he that opened to him, perceiving his mind, said: 'Small is the dwelling, but smaller still are they that dwell here – for all who enter must be very small indeed, or of their own good wish become as very little folk even as they stand upon the threshold'» [CLP: 14] – «При этих словах он ещё больше удивился, глядя на размеры дома, но привратник, угадав его мысли, сказал:
– Да, невелика обитель, но ещё меньше те, что обитают в ней, ибо все, кто входит в неё, воистину должны быть очень маленькими или по своей доброй воле стать таковыми, ступив на порог».
Далее следует интересный рассказ о Доме Детей (Детском Доме?) и детях из Смертных Земель, которые приходили туда по Дороге Снов и весело проводили время вместе с духами и Эльфами. Некоторые из этих детей иногда так увлекались играми, что забредали на самую западную оконечность Одинокого Острова и, очарованные блеском Валинора, не могли уже вернуться назад. Тогда Эльфы отводили их в Дом Утраченной Игры. Те же, что возвращались, уже не знали покоя и всю жизнь бродили в поисках утраченного света, рассказывая всем о странном месте, расположенном неизвестно где [CLP: 18-19]. Интересной деталью является упоминание о том, что некоторые из этих детей по той же Дороге Сна иногда пробирались обратно и становились товарищами для одиноких детей нашего мира [там же: 20]. Здесь Толкин даёт объяснение характерному явлению среди одиноких детей – воображаемому другу. Этот феномен хорошо описан специалистом из Орегонского университета М. Тэйлор [Taylor 1999], которая, кстати, цитирует эссе Толкина «О волшебных сказках» [там же: 34], но при этом почему-то не упоминает «Дом Утраченной Игры». Этот эпизод почти не упоминается в исследованиях творчества Толкина, а ведь он даже не намекает, а прямым текстом указывает на тот факт, что в мифах и легендах Средиземского цикла не стоит усматривать визионерства и религиозных откровений, о чём я уже писал в публикации «Откровения визионера или творческий труд?».
Интересно, что в свете этих историй название Одинокого Острова получает совсем иное толкование. Достаточно вспомнить популярную в советское время песню Михаила Боярского «Остров детства»:
Можно об этом сказать очень просто,
Не добавляя почти ничего,
Снится мне часто маленький остров,
Вы не ищите на карте его.
И никуда, никуда мне не деться от этого,
Ночь за окном, на дворе никого,
Только к утру станет зорькой рассветною
Остров Детства, детства моего.
Остров как замкнутое пространство как раз и является символом одиночества, удалённости во времени и пространстве и детства, поскольку дети в силу малого жизненного опыта и ограниченных, по сравнению со взрослыми, возможностей воспринимают мир в пределах освоенного за небольшой жизненный срок пространства, которым является детская площадка, сад или двор.
Второй раз Дом Детей появляется в сказке «Роверандом», написанной для Кристофера Толкина в 1925 году. Младший сын писателя потерял на пляже любимую игрушку – щенка, и, чтобы утешить его, Дж. Толкин придумал историю о маленькой собачке, превращённой неким волшебником в игрушку, на долю которой выпало немало приключений. Интересно, что Дом этот находится на Луне, а дети попадают туда во время сна [Rov 1999: 99-100].
Младшие Боги и Эльфы
Такими же персонажами детских сказок выступают в сказании «О приходе Валаров» младшие Боги – Майары. Особенно спутники Ауле и Яванны: «These are the Nermir and the Tavari, Nandini and Orossi, brownies, fays, pixies, leprawns, and what else are they not called, for their number is very great: yet must they not be confused with the Eldar, for they were born before the world and are older than its oldest, and are not of it, but laugh at it much, for had they not somewhat to do with its making, so that it is for the most part a play for them; but the Eldar are of the world and love it with a great and burning love, and are wistful in all their happiness for that reason» [CVBV: 66] – «Это Нермиры и Тавари, Нандини и Оросси, брауни, феи, пикси, лепреконы и множество безымянных, ибо число их велико. И всё же не стоит путать их с Эльдарами, ибо они были рождены до рождения мира и старше самых старых его обитателей, и не принадлежат ему, а потому он часто вызывает у них смех, ибо им не приходилось трудиться над его созданием, и для них он лишь игрушка. Эльфы же родились в мире и любят его великой и пламенной любовью, а потому при всём своём счастье печальны и задумчивы».
В этом отрывке Эльфы выглядят чуть ли не взрослее Майаров, хотя на закате времён перед лицом Смертных сами уменьшаются в размерах и становятся такими же проказливыми духами, как сказано в Эпилоге к «Утраченным Сказаниям»: «Who are the fairies – lies told to the children by women or foolish men… a wraith of vanishing loveliness in the trees, a rustle of the grass, a glint of dew… Very small and delicate are the fairies now» [BLTEpilogue: 288] – «Кто такие эти Фаэри – ложь, рассказанная детям женщинами и глупцами… призрак уходящего очарования среди деревьев, шорох травы, блеск росы… Ныне Фаэри изящны и очень малы». Об этом я поговорю ниже, а пока хочу заметить, что, несмотря на негативное отношение к маленьким и изящным Фаэри, которое Толкин высказывал позднее, такое восприятие сохранялось в его произведениях довольно долго и особенно чувствуется в ранних стихах и материалах по «эльфийскому» языку. И речь идёт не только о стихотворении «Шаги Гоблинов», но и о стихотворении «Ты, я и Дом Утраченной Игры», посвящённом Эдит Брэтт, и о поэме «Кортирион», где увядающие Эльфы танцуют вместе с Феями на пустынных улицах покинутого города, и о словах Галадриели во вполне зрелом романе «Властелин Колец»: «Yet if you succeed, then our power is diminished, and Lothlórien will fade, and the tides of Time will sweep it away. We must depart into the West, or dwindle to a rustic folk of dell and cave, slowly to forget and to be forgotten» [LotR: 475] – «Хотя если вы достигнете цели, наша сила умалится, а Лотлориен увянет и приливы Времени смоют его. Нам же придётся уйти за Море, иначе мы превратимся в обыкновенных обитателей пещер и лощин, медленно потеряем память и будем забыты», причём глагол dwindle “уменьшаться” свидетельствует о том, что в конце времён Эльфы обречены стать похожими на детей Валаров в начале.
Эльфы и дети
На это указывают и данные «эльфийских» языков, где имя первого короля Эльфов Ингве звучало как Inwe [Qq: 42] и было связано с названием Эльфов inwё “faery”, происходившим от корня INI “small” [там же]. То же значение мы видим и в названии другого эльфийского народа – Телери, которые в первых версиях именуются также Телелли: teler “little elf” [Qq: 91], “fairy, one of the Elf-kindreds” [Qq: 1; PME; 91]; telelle “little elf, young or baby Elves or fairies” [там же]. То есть Эльфы – это просто дети. И явным отзвуком этой ранней концепции выглядит описание маленьких Эльфов в достаточно поздней работе «Законы и обычаи Эльдаров»: «Nonetheless there was less difference between the two Kindreds, Elves and Men, in early youth; and a man who watched elf-children at play might well have believed that they were the children of Men, of some fair and happy people… This same watcher might indeed have wondered at the small limbs and stature of these children, judging their age by their skill in words and grace in motion. For at the end of the third year mortal children began to outstrip the Elves, hastening on to a full stature while the Elves lingered in the first spring of childhood. Children of Men might reach their full height while Eldar of the same age were still in body like to mortals of no more than seven years» [LCE: 209-210] ‒ «Несомненно, в ранней юности эти два народа, Эльфы и Люди, мало отличались друг от друга; и тот, кто увидел бы играющих эльфийских детей, решил бы, что это дети Людей, просто из какого-то прекрасного и счастливого племени… Тот же наблюдатель удивился бы и малым размерам этих детей, ибо судил бы об их возрасте по умению говорить и двигаться, а в конце третьего года жизни смертные дети начинают быстро обгонять Эльфов, достигая зрелости, пока Эльфы остаются ещё детьми. Люди уже вырастают, а Эльфы того же возраста выглядят не старше семи лет». Да и само слово Valar происходит в первом словаре «эльфийского» языка от корня GWAL “fortune, happiness”: Valar “happy folk”, valin “happy”, val(d-) “good fortune, blessedness” [Qq: 99].
Одинокий остров и Англия
Топография и топонимика Средиземья полна аллюзиями и ссылками на реальные места, где жил и бывал Толкин. Если посмотреть первый словарь языка Квенья и черновики, то там можно найти Оксфорд-Таруктарну, где Толкин учился [Qq: 89], деревеньку Грейт-Хейвуд-Тавробель, где он поправлялся после болезни и где работал над сказанием «Падение Гондолина» [FG: 146; HE: 292-93], и старинный город Уорик, где Толкин обвенчался с Эдит и чей замок вдохновил его на создание поэмы «Кортирион» [там же]. Тесную связь этих трёх эльфийских поселений с местами Толкиновской юности подчёркивает и герб города Челтнем, где Толкин встретился с Эдит Брэтт после долгой разлуки и сделал ей предложение: на нём изображены обручальные кольца, написаны «эльфийские» имена Ranon “Рональд” и Ecthelin “Эдит” и слово bod’ominthadriel “воссоединение” [HDTE: 96]. А в набросках к заключительным главам «Утраченных Сказаний» он прямо называет Одинокий остров Тол Эрессеа conquered ieg now called Englaland «захваченный остров, ныне именуемый Англией» [HE: 291].
Подобное соединение реальных мест и топографии Средиземья мы находим и в «Песнях Белерианда», где сказано, что красота Лутиен была известна «from England unto Eglamar» [Leithian: 157] – «от Англии до Эгламара». Заметно это и позднее в письмах, где Толкин постоянно соотносит топографию средиземья с реальной: «The Shire is based on rural England and not any other country in the world… The toponymy of The Shire… is a 'parody' of that of rural England, in much the same sense as are its inhabitants: they go together and are meant to» [Letters, №190 From a letter to Rayner Unwin 3 July 1956] – «Шир основан на сельской Англии и ни на какой другой стране мира… Топонимия Шира – это пародия на английские сельские названия, как и его обитатели – пародия на английских деревенских жителей: они неразрывно связаны и одно подразумевает другое».
Шир и его обитатели
Кстати, именно в Шире появляются персонажи, наиболее очевидно связанные с Толкиновским детством. Это семейство Мельников по фамилии Сандиман. Персонажи они довольно неприятные, и Сэм всё время вступает с младшим Сандиманом в конфликты. Их прототипами послужили мельники из Сэйрхоула, находившегося в Бирмингеме, где Толкин провёл самую счастливую часть своего детства. «Мельников было двое, отец и сын. У старика была черная борода, но мальчики больше боялись сына в пыльной белой одежде и с пронзительным взглядом. Рональд прозвал его Белым Людоедом. Когда он рявкал на них, чтобы они убирались, мальчики опрометью бросались со двора» [Биография: 33]. Вспоминая об этих временах, Толкин писал: «As for knowing Sarehole Mill, it dominated my childhood. I lived in a small cottage almost immediately beside it, and the old miller of my day and his son were characters of wonder and terror to a small child» [Letters, №303 From a letter to Nicholas Thomas 6 May 1968] – «Что же касается Водяной Мельницы Сэйрхоула, то воспоминания о ней преобладают среди прочих воспоминаний детства. Я жил в небольшом домике почти напротив неё, а старый мельник и его сын были персонажами заманчивыми и пугающими для маленького ребёнка».
Воспоминания и утраты уже юношеской поры отразились в образе четырёх неунывающих Хоббитов, ушедших из родного дома на Войну Кольца. И не случайно двое из них попадают в плен к Оркам – ведь из четырёх неразлучных друзей-основателей чайного клуба ЧКБО двое – Гилсон и Смит – погибли в битве при Сомме. В реальной жизни их было не вернуть, но в трилогии «Властелин Колец» они ускользают из лап кровожадных солдат Мордора и прячутся в волшебном лесу Фангорн, в котором обитают духи лесов Энты – наследие Старших Дней, когда по Земле ещё бродили Валары и Майары.
Наряду с этим есть в позднем творчестве писателя и элементы, связанные уже с его детьми. Кроме уже упоминавшейся собачки из «Роверандома», это всем известный Том Бомбадил, который списан с деревянной «голландской» куклы, принадлежавшей Майклу [Reynolds 1991: 85-87; Hammond, Scull 2005: 124; Scull 1991: 73-77] и даже знаменитый Фродо Бэггинс – главный герой трилогии: в первых набросках его звали Бинго, как и игрушечную коалу, с которой Толкин и списал Хоббита [RS: 28]. Так что трижды прав был переводчик и автор предисловия к «Властелину Колец» В.С. Муравьёв: «Да, они пришли из сказки – из той импровизированной домашней сказки, где из игрушечного ящика берется плюшевый заяц и вселяется в игрушечный (совсем как настоящий) домик. В домике он пьет чай из кукольной посуды на игрушечном столике, а потом – с девочки, может, и этого бы хватило, но сказки рассказывались мальчикам – говорится: «И отправился зайка путешествовать». Остается ли он в своем странствии зайкой? А смотря какое странствие, смотря какая сказка» [Муравьёв 1988: 19].
Младшие Боги и семья
Когда же мы снова возвращаемся к ранним произведениям и «Книге Утраченных Сказаний», то обнаруживаем, что Старшие Дни и времена прихода в мир божественных духов Айнуров – это времена Толкиновского детства, а те, кто его окружал, сами воплотились в божественных духов. В первом словаре Квенья «Qenyaqetsa» мы находим Валаров Эринти, Нолдорина и Амилло. Эринти является дочерью Манве и описывается как «the Vali of love, music, beauty and poetry… She dwells in Alalminore and the fairies guard her tower. She and Noldorin and his brother Amillo, alone have left Valinore to dwell among the Inweli, Noldor, Eldar and Teleri in Tol-Eressea (Inwinore). She is also called Akairis or bride. She dwells in a korin of elms. [Qq: 36] – «Вали любви, музыки, красоты и поэзии… Она обитает в Алалминоре и фаери охраняют её башню. Она вместе с Нолдорином и его братом Амилло единственные, кто покинул Валинор, чтобы жить среди Инвели, Нолдоров, Эльдаров и Телери на Тол Эрессеа (Инвиноре)» Её также называют Акайрис, или невеста. Живёт она в корине вязов». Имя Амилло прямо переводится как Хилари [Qq: 30], то есть младший брат Толкина. Эпитет Эринти Akairis “невеста” [Qq: 30, 46] или “жена” [Qq: 30], что недвусмысленно указывает на Эдит. Думаю, излишним будет упоминание о легенде про Берена и Лутиен – её автобиографические истоки известны всем. История о возвращении Берена из мёртвых явно подразумевает возвращение Толкина с Войны.
Кристофер Гилсон по этому поводу замечает, что здесь просматриваются намёки на очень личное происхождение некоторых элементов ранней Толкиновской мифологии [VT40: 9], но с учётом всего вышесказанного я могу утверждать, что это не намёки, а основа Толкиновской мифологии.
Илуватар – образ автора
Глубоко личные переживания, связанные с местами, людьми и обстоятельствами из биографии писателя обнаруживаются и в достаточно поздних работах, например, истории создания Гномов из опубликованного «Сильмариллиона». Там, по завершении работы Бога-Кузнеца Ауле, создавшего в тайне от Илуватара семь праотцов, Илуватар обращается к нему с такими словами:
«'Why hast thou done this? Why dost thou attempt a thing which thou knowest is beyond thy power and thy authority? For thou hast from me as a gift thy own bring only, and no more; and therefore the creatures of thy hand and mind can live only by that being, moving when thou thinkest to move them, and if thy thought be elsewhere, standing idle» [Silm: 37]. ‒ «Зачем ты сделал это? Как посмел ты, зная, что нет у тебя на то ни силы, ни права? Ибо ты получил от меня в дар только своё собственное бытие и не боле, а потому творения твоих рук и твоего разума могут жить только им, двигаясь, когда ты думаешь об этом, и замирая, когда ты отвлекаешься на что-то другое».
Биограф Толкина Х. Карпентер приводит интересный диалог, в точности повторяющий этот эпизод: «Christopher Wiseman had once said about the elves in his early poems: ‘Why these creatures live to you is because you are still creating them. When you have finished creating them they will be as dead to you as the atoms that make our living food». In other words, Tolkien did not want to finish because he could not contemplate the thought of having no more creating to do inside his invented world…»…» [Biography: 120-121]. ‒ «Кристофер Уайзмен как-то сказал об эльфах его ранних поэм: «Эти существа живы для тебя, потому что ты всё ещё создаёшь их. Когда же ты закончишь, они станут такими же мёртвыми, как и атомы, из которых состоит наша живая еда». Иными словами, Толкин не хотел завершать свои произведения, потому что ему нестерпима была мысль о том, что внутри вымышленного им мира нечего будет создавать». Подробнее я коснусь этой теме в другой публикации, а здесь кратко замечу, что с учётом параллелей между Эринти и Амилло с одной стороны и Эдит и Хилари с другой, третий Вала Нолдорин, упомянутый выше, довольно уверенно опознаётся как образ самого Толкина, причём, что интересно, в «Qenyaqetsa» он уже Эльф-Ном (Нолдо) и назван «the wisest of the Eldar» [Qq: 67] ‒ «мудрейший из Эльфов», а знаменит тем, что «brought the Gnomes back to Inwinore» [там же] – «привёл Номов обратно в Инвиноре», то есть Англию. Да, Толкин знаменит именно тем, что вернул из небытия образ Эльфов и дал ему совершенно особую жизнь. Таким образом, Илуватар Средиземья – это не столько бог, сколько сам автор, создающий сказания, на что указывают и его эпитеты, которые Толкин приводит в письмах: Writer of the Story [Letters, №192 To Amy Ronald 27.07.1956] и Teller [Letters, №211 To Rhona Beare 14.10.1958].
Страна Юности
Своеобразным средоточием детских и юношеских воспоминаний Толкина, отражённых в мире Средиземья, стала страна Дорвинион, чьё название переводится как “Young-land country, land of Gwinion” [WPP: 54], то есть Страна Юности. Её местоположение так же эфемерно, как и ускользающее детство. Первое упоминание этой страны встречается в «Песнях Белерианда», где название связано с обозначением вина и аллитерирует с ним: the wine of Dor-Winion [LCH: 11]. В рукописях «Сильмариллиона» 1930-х годов Дорвинион располагается уже на Тол Эрессеа [QS: 334, 338], а в «Хоббите» перемещается во времени в Третью Эпоху куда-то на юг Средиземья [Hobbit: 207-209]. У Толкина такая «миграция» имён и названий была обычным делом – достаточно вспомнить Денетора и Минас-Тирит, которые встречаются и в Первую Эпоху (предводитель Эльфов Оссирианда и крепость Финрода Фелагунда), и в Третью (Наместник и столица Гондора). Интересно значение слова и описание этой земли в последних аккордах «Сильмариллиона» 1930-х годов:
«Here endeth The Silmarillion: which is drawn out in brief from those songs and histories which are yet sung and told by the fading Elves, and (more clearly and fully) by the vanished Elves that dwell now upon the Lonely Isle, Tol Eressea, whither few mariners of Men have ever come, save once or twice in a long age when some man of Earendel's race hath passed beyond the lands of mortal sight and seen the glimmer of the lamps upon the quays of Avallon, and smelt afar the undying flowers in the meads of Dorwinion. Of whom was Eriol one, that men named Aelfwine, and he alone returned and brought tidings of Cortirion to the Hither Lands» [QS: 333-334] – «На этом заканчивается «Сильмариллион» – краткий фрагмент историй и песен, что помнят лишь увядающие Эльфы, а более полно и ясно – только ушедшие, что живут ныне на Одиноком Острове, где не бывал никто из Смертных, кроме одного или двух случаев, когда некий потомок Эаренделя покинул обители Смертных и узрел мерцающие светильники на причалах Аваллона и услышал аромат неувядающих цветов полей Дорвиниона. Таким был Эриол, которого люди называли Эльфвине, и он один вернулся назад и принёс вести о Кортирионе в Наши Земли». Как пишет Дж. Гарт, Дорвинион представляет собой воплощение земного рая, который является в разных частях света [Garth 2020: 69], но, учитывая значение «Земля Юности», можно сказать, что рай этот для Толкина ассоциировался с его воспоминаниями о прошлом.
Побег в детство
«Детство», «юность», «маленький», «счастливый» – эти слова очень часто мелькают при обозначении и описании персонажей и мест Средиземья и особенно Блаженных Земель на Западе, а среди Богов и Эльфов появляются те, кто окружал Толкина в самый счастливый период его жизни. Поэтому довольно убедительно смотрится утверждение ещё одного биографа Толкина, М. Уайта, которое из-за его значимости я осмелюсь привести полностью:
«Но с чего же начался обширный труд, приведший к рождению этого «параллельного мира»? Что побудило Толкина взяться за эту работу? И что помогало ему долгие годы сохранять к ней глубокий интерес?
Прежде всего, нам следует обратиться к тем ранним впечатлениям, которые Толкин бережно хранил в душе с детских лет. Мы помним, как нежно он любил сельскую Англию, и можно не сомневаться, что многие её черты запечатлелись и в сотворённом им мире Средиземья. Подобно большинству детей, Толкин много фантазировал и выдумывал всевозможных монстров и чудищ, а окружающий мир представал его воображению волшебными краями, полными чудес и приключений. Необычно, однако, то, что образы детских фантазий сохранились в его памяти очень отчётливо, и когда он начал писать, ему не составило труда к ним вернуться. Время игр в компании младшего брата осталось позади, но Толкин стал создавать персонажей, которые могли бы разыгрывать за него любимые роли. Так поступают все авторы художественных произведений. Но в данном случае важно то, что прототип своего воображаемого мира Толкин создал ещё в раннем детстве. Толкин сберёг в памяти незатейливую сказку своего детства и преобразил её в невероятно увлекательную и правдоподобную мифологию, по сей день потрясающую воображение читателей… Однако первоисточник этого стремления следует искать в более далёком прошлом, во временах школьного товарищества ЧКБО. Каждый из молодых людей, сиживавших некогда за чаем в библиотеке школы короля Эдуарда, твёрдо верил в своё высокое предназначение. Никто из них не сомневался в своих выдающихся интеллектуальных способностях. И хотя своё призвание они ещё не нашли и большую часть времени только заигрывали с теми или иными идеями, всё же каждый из них был убеждён, что рано или поздно совершит в своей жизни нечто важное.
Но война многое изменила. Всего за год погибло двое из четырёх товарищей – Джилсон и Смит, а Уайзмен и Толкин пережили тяжёлое потрясение, впервые остро ощутив всю хрупкость человеческой жизни. За несколько дней до собственной гибели Смит писал Толкину о том, каким ужасным ударом стала для него смерть Роба Джилсона, но тут же утверждал, что братство их осталось нерушимым, несмотря на эту потерю. Тем, кто выживет, – добавлял он, – тем, кто вернётся с войны целым и невредимым, предстоит выступать от имени всех четверых и по-прежнему гордо нести светоч ЧКБО. Им предстоит высказать, что не успели высказать погибшие, и сотворить нечто такое, чем могли бы гордиться все члены их школьного товарищества.
Это письмо Толкин принял очень близко к сердцу, а гибель Смита лишь придала его прощальным словам ещё больший вес. И уже через несколько дней под пером Толкина возникли первые фрагменты эпического цикла — первые ростки мифологии, которую он начал творить не только для Англии, но и для ЧКБО, для Джилсона и Смита.
Однако до сих пор мы ответили лишь на вопрос о том, что побудило Толкина приступить к своему «сотворчеству в создании» мифологии. Но почему он решил выступить от имени ЧКБО именно в такой форме? Почему он вообще стал лингвистом и знатоком древних культур и мифов? Почему он избрал делом своей жизни древние языки и мифологию?
Чтобы ответить на этот вопрос, нам придётся вернуться в прошлое ещё дальше, к привязанности более давней и глубокой, нежели та, что объединила между собой членов ЧКБО, – к той нежной любви, которую маленький Рональд питал к своей матери, Мэйбл Толкин.
Любовь к матери Толкин пронёс через всю жизнь, и до конца своих дней он был твёрдо убеждён, что Мэйбл Толкин умерла молодой по вине тех, кто отверг её из-за обращения в католицизм. Этим убеждением питалась и вера самого Толкина. По-видимому, именно оно и привело к тому, что одной из основ его жизни стала глубокая религиозность.
Но невозможно счесть простым совпадением и тот факт, что языками и древней мифологией Толкин увлёкся почти сразу же после смерти матери. Не могла ли в душе его затаиться неосознанная обида на церковь, обида на католицизм, отнявший у него мать? Не могла ли эта обида подтолкнуть его к поискам мира, свободного от христианства и от какой бы то ни было ортодоксальной веры вообще, – к поискам некой исконной, языческой альтернативы привычной ему реальности?
Одна из самых ярких особенностей Толкиновской мифологии заключается в том, что, подобно древним преданиям, лёгшим в её основу, она изображает мир, не знающий христианства. Христианин назвал бы мир Средиземья «падшим», но ещё не обретшим искупления. Иными словами, это мир раннего детства, мир, в котором Толкин жил до того, как его мать обратилась к религии, – быть может, Сэйрхоул или Блумфонтейн, где его мать была ещё молодой и здоровой и ничто не нарушало их семейной идиллии. Садясь за пишущую машинку или принимаясь за очередную иллюстрацию к своим книгам, подсознательно Толкин всякий раз возвращался в эти блаженные, чистые времена и в материнские объятия» [Уайт, 2013: 81-83].
Я специально выделил ключевые моменты, поскольку они в полной мере позволяют объединить все разрозненные факты, которые я привёл выше, и помогают понять, насколько важными они были для самого Толкина. Мифология играла здесь вспомогательную роль, ибо миф есть внутреннее эмоциональное и рациональное напряжение, воплощённое в слове [Красухин 2000: 29-30] и характеризуется высокой активностью воображения [Найдыш 2002: 45], о чём подробнее я говорил в публикации «Наука и миф». Кроме того, именно поэтому, в отличие от религии, он часто выступает не как мировоззрение, связанное с первобытной попыткой объяснить окружающий мир, а как литературный приём, метод художественного познания реальности. Именно поэтому часто говорят не о мифе как таковом, а о мифопоэтике. «Прежде всего, миф есть текст, передающийся не только из уст в уста, но и от поколения к поколению, т.е. произведение словесности. В своей классической форме миф представляет повествование, в котором те или иные социальные или природные явления истолковываются и объясняются как результаты действий определенных персонажей — героев этого рассказа» [Семенов 2019: 75]. Кстати, у Толкина есть поэма «Мифопоэйя», название и содержание которой подчёркивает именно эту мысль. То же мы видим и в программной речи Максима Горького на Первом всесоюзном съезде советских писателей, положившей начало соцреализму: «Бог в представлении первобытных людей… являлся художественным обобщением успехов труда и «религиозное» мышление трудовой массы нужно взять в кавычки, ибо это было чисто художественное творчество» [Горький 1934: 6]. Об этом же пишут и современные исследователи: «Явления искусства... мы называем мифопоэтическими, поскольку присутствующая в них «мифологическая» фантастика не выдается за подлинную эмпирическую реальность. Но в образах этого искусства, неотделимого от современного ему исторического момента, привлекает внимание отпечаток космологической мысли или «воспоминание» («анамнезис») о древнем мифе, о сумеречных движениях первобытного сознания» [Максимов 1979: 7].
То же можно сказать и о Толкине. Именно там, в литературном мифопоэтическом творчестве, он находил утешение и возможность вернуться в прошлое – желание, которое было чётко сформулировано им в неоконченном романе «Утраченный путь»: «Surveying the last thirty years, he felt he could say that his most permanent mood, though often overlaid or suppressed, had been since childhood the desire to go back» [LR: 45] – «Последние тридцать лет в нём жило постоянное стремление, пусть временами угасавшее или подавленное, вернуться назад».
Взросление
Выше я уже говорил о том, что Боги и Эльфы ранних произведений Толкина выглядят и ведут себя, скорее, как дети, на что указывают и обозначения Эльфов-фаэри: Inwi и Telelli, а также описания Майаров в главе «Приход Валаров». Причём, Эльфы сперва противопоставляются Майарам по характеру. Будучи изначально печальными и серьёзными, они на закате времён сами превращаются обычных проказливых обитателей пещер и лощин, а позже вообще уменьшаются в размерах и поселяются в Доме Утраченной Игры вместе с детьми Смертных. В публикации «Эльфы. Рост и возраст» я рассматривал такое уменьшение в рамках концепции Увядания Мира, но в свете настоящей темы этот мотив имеет и другой источник.
Как мы помним из трилогии, с уничтожением Кольца и уходом Эльфов из мира исчезает и их искусство, о чём говорит на Совете Эльронд: «Some hope that the Three Rings, which Sauron has never touched, would then become free, and their rulers might heal the hurts of the world that he has wrought. But maybe when the One has gone, the Three will fail, and many fair things will fade and be forgotten» [LotR: 350] – «Некоторые надеются, что Три Кольца, которых Саурон никогда не касался, освободятся, а их повелители смогут исцелить раны, нанесённые миру. Но возможно, если исчезнет Единое, то и Три остальных потеряют силу, а множество прекрасных вещей исчезнут и будут забыты». Эти слова созвучны словам Галадриели: «We must depart into the West, or dwindle to a rustic folk of dell and cave, slowly to forget and to be forgotten» [LotR: 475] – «Мы превратимся в обыкновенных обитателей пещер и лощин, медленно потеряем память и будем забыты». Всё это может символизировать конец детских фантазий о волшебных палочках и магических кольцах. Эпоха Владычества Людей, наступление которой предрекают Эльфы, – это мир взрослой жизни, где человек рассчитывает только на собственные силы и не нуждается в потусторонних благодетелях, поскольку в реальном мире их не существует. Это хорошо отражает настроения Толкина, который, судя по рассказу «Лист кисти Ниггля» и рассуждениям о со-творении (sub-creation), где-то глубоко в душе надеялся, что всё, о чём он пишет, это правда, но к концу жизни стал понимать, что его мир – всего лишь вымысел, и это нашло своё отражение в многочисленных стихах об уходе, вроде поэмы «Фириэль» или «Морской колокол», и сказках, вроде «Кузнеца из Большого Вуттона» [Shippey 1983: 285].
Томас Шиппи правильно замечает, что Толкин хотел слишком многого – фантазии никогда не станут реальностью [там же], но этого и не нужно. Нам достаточно того, что наша фантазия и наши мечты отражают эту реальность и оживают в искусстве и творчестве. И не только. «Некоторые антропологи считают, что важную роль в эволюции человека сыграла неотения, или ювенилизация, – задержка развития некоторых признаков, ведущая к сохранению детских черт у взрослых. По форме черепа, структуре волосяного покрова, размеру челюстей и зубов человек больше похож на детенышей обезьян, чем на взрослых. Многие из нас надолго сохраняют любознательность и игривость – черты, свойственные большинству млекопитающих только в детстве, тогда как взрослые звери обычно угрюмы и нелюбопытны. Не исключено, что ювенилизация облика и поведения взрослых гоминид поддерживалась отбором, потому что к таким особям, слегка похожим на детей, их брачные партнеры испытывали более нежные чувства» [Марков 2012: 98]. Может быть, именно в этом и кроется любовь Толкина к юным Эльфам и к их субтильным размерам , от которых он так до конца и не отказался. В конечном счёте, именно детская любознательность и позволила нам познать окружающий мир и создать науку.
Тексты Дж. Толкина
Биография – Карпентер, Х. Джон Р. Р. Толкин : биография / Х. Карпентер ; [пер. с англ. А. Хромовой под ред. С. Лихачевой ; худож. Е. Савченко]. ‒ Москва : ЭКСМО-пресс, 2002.
Biography – Carpenter, H. Tolkien: A biography. New-York: Ballantine Books, 1978.
BLTEpilogue – Epilogue to The Lost Tales // The History of the Middle-earth. / Ed. by Ch. Tolkien. Volume 2. The Book of Lost Tales. Part 2. – L. : HarperCollins Publishers, 1995.
CLP – The Cottage of Lost Play // The History of the Middle-earth. / Ed. by Ch. Tolkien. Volume 1. The Book of Lost Tales. Part 1. – L. : HarperCollins Publishers, 1994.
FG ‒ The Fall of Gondolin // The History of the Middle-earth. / Ed. by Ch. Tolkien. Volume 2. The Book of Lost Tales. Part 2. – L. : HarperCollinsPublishers, 1995.
HDTE – Heraldic Devices of Tol Erethrin // Parma Eldalamberon: The Book of Elven Tongues. Ed. By Ch. Gilson, C.F. Hostetter, P. Wynne and A.R. Smith. Vol.13, 2001.
HE – The History of Eriol or Ælfwine and the End of the Tales // The History of the Middle-earth. / Ed. by Ch. Tolkien. Volume 2. The Book of Lost Tales. Part 2. – L. : HarperCollins Publishers, 1995.
Hobbit – Tolkien, J.R.R. The Hobbit. – L. : HarperCollins Publishers, 2006.
LCE – Laws and Customs among the Eldar // The History of the Middle-earth. / Ed. by Ch. Tolkien. Volume 10. Morgoth’s Ring. – L. : HarperCollins Publishers, 1994.
LCH – The Lay of the Children of Húrin // The History of the Middle-earth. / Ed. by Ch. Tolkien. Volume 3. The Lays of Beleriand. – L. : HarperCollins Publishers, 1994.
Leithian – The Lay of Leithian // The History of the Middle-earth. / Ed. by Ch. Tolkien. Volume 3. The Lays of Beleriand. – L. : HarperCollins Publishers, 1994.
Letters – Letters of J.R.R. Tolkien. Ed. Humphrey Carpenter with Christopher Tolkien. George Allen and Unwin, London, 1981.
LR – The Lost Road // The History of the Middle-earth. / Ed. by Ch. Tolkien. Volume 5. The Lost Road and Other Writings. – L. : HarperCollins Publishers, 1993.
LoTR – The Lord of the Rings. – L. : HarperCollins Publishers, 1991.
MCOE – Tolkien, J.R.R. The Monsters and the Critics and Other Essays. Ed. Christopher Tolkien. George Allen and Unwin, London, 1983.
PME – Poetic and Mythological Words of Eldarissa // Parma Eldalamberon: The Book of Elven Tongues. Ed. By Ch. Gilson, C.F. Hostetter, P. Wynne and A.R. Smith. Vol.12, 1998.
Qq – Qenyaqetsa // Parma Eldalamberon: The Book of Elven Tongues. Ed. By Ch. Gilson, C.F. Hostetter, P. Wynne and A.R. Smith. Vol.12, 1998.
QS – Quenta Silmarillion // The History of the Middle-earth. / Ed. by Ch. Tolkien. Volume 5. The Lost Road and Other Writings. – L. : HarperCollins Publishers, 1993.
Rov – Tolkien J. R. R., Hammond, W. G., Scull, C. Roverandom / Trad. J. Georgel. — Paris: Christian Bourgeois, 1999.
RS – The Return of the Shadow // The History of the Middle-earth. / Ed. by Ch. Tolkien. Volume 6. – L. : HarperCollins Publishers, 1994.
VT – Vinyar Tengwar: The journal of the Elvish Linguistic Fellowship, a Special Interest Group of the Mythopoeic Society. Edited by Carl F. Hostetter. Vol. 40. Crofton (Maryland), 1999.
WPP – Words, Phrases and Passages in various tongues in The Lord of the Rings // Parma Eldalamberon: The Book of Elven Tongues. Ed. By Ch. Gilson, C.F. Hostetter, P. Wynne and A.R. Smith. Vol.17, 2007.
Литература
Горький, М. О советской литературе // Первый всесоюзный съезд советских писателей. Стенографический отчёт. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1934.
Красухин К.Г. Слово, речь, язык, смысл: индоевропейские истоки //Язык о языке / под ред. Н. Д. Арутюновой. ‒ М.: Языки русской культуры, 2000.
Максимов Д. E. О мифопоэтическом начале в лирике Блока: Предварительные замечания // Блоковский сб. III. Тарту, 1979.
Марков, А.В. Эволюция человека : [в 2 книгах] / Александр Марков при участии Елены Наймарк ; иллюстрации: Н. Ковалева, Е. Мартыненко, Е. Серова. – Москва : АСТ : Corpus, 2014. Кн. 1 : Обезьяны, кости и гены. – 2014.
Муравьёв, В.С. Предыстория // Толкин Дж.Р.Р. Хранители: Повесть. Пер. с англ. / Предисл. В.С. Муравьёва. – М.: Радуга, 1988.
Найдыш, В.М. Философия мифологии : От античности до эпохи романтизма / В. М. Найдыш. – Москва : Гардарики, 2002.
Семёнов, Ю.И. Происхождение и развитие религии, мифологии, теологии и религиозной философии: крат, теорет. очерк / Ю.И. Семёнов. ‒ Москва: URSS: ЛЕНАНД, 2019.
Уайт, М. Джон Р. Р. Толкиен : биография: перевод с английского / М. Уайт. – СПб : Амфора, 2013.
Garth, J. The Worlds of J.R.R. Tolkien: The Places that Inspired Middle-earth. – London: Frances Lincoln, 2020.
Hammond, W. G., Scull, C. The Lord of the Rings: A Reader's Companion. London: HarperCollins, 2005.
Klausen, E.; Passman, R. H. Pretend companions (imaginary playmates): The emergence of a field (англ.) // The Journal of Genetic Psychology : journal. – 2007. – Vol. 167, no. 4. – P. 349-364.
Reynolds, P. The Real Tom Bombadil // Leaves from the Tree: J. R. R. Tolkien's Shorter Fiction / Ed. T. Shippey. – London: Tolkien Society, 1991.
Scull, C. Tom Bombadil and The Lord of the Rings // Leaves from the Tree: J. R. R. Tolkien's Shorter Fiction / Ed. T. Shippey. — London: Tolkien Society, 1991.
Shippey, T.A. Road to Middle-Earth. – Boston : Houghton Mifflin, 1983.
Taylor, M. Imaginary Companions and the Children Who Create Them. New York: Oxford University Press, 1999.