Несмотря на фундаментальную работу Т. Шиппи «Дорога в Средиземье» и добротные статьи советских критиков, а также опубликованные в огромных объёмах черновики писателя, восприятие Дж. Толкина как визионера и «ретранслятора» неких «высших истин» и «откровений» всё ещё бытует в среде его поклонников. Поэтому приходится снова обращать внимание на конкретный материал, противоречащий декларациям самого Дж. Толкина и тех, кто некритично их воспринимает.
Итак, после того, как мы поговорили о том, что такое наука, и о проблемах гуманитарных исследований и толкинистики, я хочу перейти непосредственно к творческому методу Дж. Толкина, но предварительно затрону ещё один вопрос. Вопрос о характере Толкиновского творчества. Дмитрий Виноходов, чью статью я подробно разбирал в публикации «Общенаучные проблемы толкинистики», кроме всего прочего упоминает так называемый «визионерский подход» к изучению наследия английского писателя и при этом замечает: «Опору своей точки зрения сторонники визионерского подхода находят прежде всего в текстах Утраченный путь, Записки клуба "Мнение", в описаниях Тропы Снов Олорэ Маллэ, Домика Игры Сна в Книге утраченных сказаний, Прямого Пути, все еще существующего в мире, в Сильмариллион, а также в утверждениях самого Дж. Р. Р. Толкина, который порой отмечал, что "некоторые моменты уже кажутся не написанными мной, а сказанными через меня" (Letters, N153). Тот же факт, что, помимо самого Дж. Р. Р. Толкина, видения о мире Арды посещали по крайней мере еще одного человека, его второго сына Майкла (Letters, NN163, 180), оправдывает в глазах некоторых сторонников визионерского подхода их собственные опыты по "проникновению" в Арду и "извлечению" оттуда новой информации» [Виноходов, 2002: 10]. Идея эта уходит корнями, если я не ошибаюсь, в лихие 90-е, когда вместе с тотальной свободой всех против всех к нам хлынула в большом количестве разного рода мистика и стал насаждаться культ философского идеализма, то есть откровенная установка на веру в сверхъестественное. Вера эта насаждалась, продвигалась, рекламировалась и продавалась всеми возможными способами, поэтому неудивительно, что литературная сказка Дж. Толкина тоже попала в список книг соответствующей тематики. Замечательное предисловие к новосибирскому изданию «Хоббита», послесловие В.С. Муравьёва к «слегка сокращённой» первой части трилогии, а также серьёзные критические статьи советских исследователей, таких как Сергей Львович Кошелев, к сожалению, затерялись в общем грохоте деревянных мечей и разноголосице «духовных исканий». Но дело здесь не только в этом. Мир Средиземья слишком серьёзен и слишком глубоко проработан для обычной литературной сказки, и это ввело в заблуждение как ярых поклонников, так и критиков, которые, кстати, не приняли трилогию и на Западе. Вот некоторые из критических отзывов: «Немногие взрослые читатели захотят перечесть эту книгу еще раз», «В наши дни эти книги постепенно погружаются в пучину милосердного забвения», «в чем же секрет популярности «этой белиберды»?», «Некоторые читатели – и в Британии таких, возможно, больше, нежели где–либо,— на всю жизнь сохраняют вкус к подростковому чтиву» [Шиппи, 2003: 21-22]. Да, поверхностный взгляд сразу определит, что книги Дж. Толкина предназначены для подростков. Но когда знакомишься с приложениями, «Историей Средиземья» и лингвистическими рукописями, то начинает казаться, что ты ошибся. Действительно, зачем детским и подростковым сказкам такие сложности в виде профессионально нарисованных карт, сложнейших языков, в которых не всякий взрослый-то разберётся, и многотомной истории? Это уже потом, когда начинаешь изучать фольклористику и литературоведение, становится ясно, что мир Средиземья – это доведённая до профессионального уровня игра в страну-мечту, и что ценность её скрывается именно во всех этих квазиисторических хрониках и вымышленных парадигмах склонения и спряжения. Как опять-таки писал В.С. Муравьёв, но уже в предисловии к «Хранителям», выпущенным издательством «Радуга»: «Волшебный мир, по которому странствовал господин Торбинс, вовсе не такой уж волшебный. Это наш мир, но неопознанный, а опознание дается опытом, и опытом нелегким, то есть многого требующим и от героя, и от автора-рассказчика, организатора и осуществителя сюжета открытия мира. Да и от читателя: Толкиен – автор требовательный, и читатель праздный и небрежный ему не нужен. Открыватель мира и своей к нему причастности не может быть ни праздным, ни небрежным, ни невнимательным». [Муравьёв, 1988: 21] Но… это замечание пропало даром, поскольку все уцепились именно за волшебство, а там и до мистики добрались. И здесь, на зыбких и неверных путях, далёких от научного анализа, мифопоэтические образы и мотивы обернулись химерами и болотными огнями, завлекающими поклонников в дебри собственного априорного мировоззрения. Так в книгах Дж. Толкина стали искать «восточные духовные традиции», «западные духовные традиции», «православную суть», «католическую суть», «гностицизм», «язычество», «параллельные миры» и даже собственную специфическую религию, «толкинианство» и активно спорить о «некоторых местах из Блаженного Августина». Наиболее эпичной из всего этого была полемика группы стратегических исследований (ГСИ) «Китоврас», возглавляемой «православным политологом» Александром Музафаровым и толкинистской команды «Эстель» относительно христианских и гностических истоков творчества Дж. Толкина. Полемика состоялась в 1999 году и была довольно подробно рассмотрена неким Дартом Вальтамским в статье «Толкин и толкинизм: взгляд справа» [Толкинисты против Православных: история одного диспута]. Сама проблема совершенно верно освещена в книге Марка Хукера «Толкин русскими глазами» [Хукер, 2003]. Я же впервые столкнулся с «визионерской толкинистикой» в журнале «Урания» за 1994 год, где была опубликована статья Владимира Махнача о «визионерских» параллелях творчества Дж. Толкина и Д. Андреева. [Махнач, 1994: 7-10]. И чтобы не кривить душой, признаюсь, что в те далёкие годы я сам «исповедовал» толкинианство, пока не начал внимательно изучать черновики, письма самого Дж. Толкина и прочие материалы, касающиеся Средиземья. И теперь я бы и не касался всей этой допотопной тематики, если бы регулярно не сталкивался с рецидивами подобных взглядов на лекциях и в беседах по творчеству Дж. Толкина, которые проводил с 2010 года на разных площадках Новосибирска. Поэтому прошу прощения за столь долгое предисловие и перехожу к главному.
Начну с цитаты Дмитрия Виноходова об источниках визионерского подхода. Да, действительно, Дж. Толкин не раз в своих письмах заявлял, что сюжеты своих книг он создал не сам. Однако все эти цитаты просто вырваны из контекста, а вот если посмотреть первоисточники, то смысл этих высказываний становится совершенно другим. Давайте посмотрим. Итак. Цитата из письма №153 Питеру Гастингсу – директору книжного магазина католической литературы: «некоторые моменты уже кажутся не написанными мной, а сказанными через меня» [Виноходов, 2002: 10]. А теперь полный текст: «…вы мне польстили, восприняв меня всерьез; хотя поневоле задаюсь вопросом, а не «слишком ли всерьез» и в тех ли направлениях. Как-никак, роман мой, в конечном счете — это роман, литературное произведение, рассчитанное на литературный эффект, а вовсе не подлинная история… хотя этот мир словно бы вырвался из-под контроля, так что отдельные его составляющие, как кажется (мне), скорее явлены через меня, нежели мною, — цель его по-прежнему главным образом литературная (и, если термин вас не испугает, дидактическая). Эльфы и люди в данной «истории» представлены как биологически родственные расы, поскольку эльфы воплощают в себе определенные аспекты людей и их талантов и устремлений, воплощенных в моем крохотном мирке» [Письма, №153]. В принципе, даже этого уже достаточно, чтобы раз и навсегда поставить точку в разговоре о визионерстве. Выделенные жирным шрифтом фрагменты чётко указывают на то, что Дж. Толкин не строил иллюзий относительно характера своих произведений. Кстати, замечание об Эльфах входит в противоречие с его собственным утверждением:«Я искренне не люблю аллегорию во всех ее проявлениях» [Tolkien, 1965: XI]. Простите, но что такое «образное воплощение определённых аспектов людей» как не аллегория, если под аллегорией понимать «иносказательный образ, в котором конкретный предмет заменяет абстрактное понятие или отвлечённую идею» [Красовский, 2002]? Честное слово, подставьте вместо народов Средиземья животных, и мы получим сказки, где лиса – воплощение хитрости, волк – грубости и кровожадности. Такими, в сущности, у Дж. Толкина предстают Орки, мало чем отличающиеся от животных. Они даже на волках-варгах ездят для пущей аллегоричности. Конечно, здесь есть некоторые тонкости, поскольку аллегории – это стёршиеся, утратившие живую образность и новизну символы, а Эльфы как образы полны жизни и новизны. Но именно подобные «усекновения» питают неокрепшие умы подрастающего поколения, не избалованного качественным образованием. А тут ещё в авторитетном сборнике толкинистов «Палантире», на обложке которого гордо значится «Филологический факультет СПбГУ» и мелькают учёные слова «семинар» и «тезисы докладов» неожиданно появляется конспект презентации печально известной книги С.Р. Павловой «Дорога к единорогу», где прямым текстом утверждается: «эльфы и их существование, по мнению автора ‒ не выдумка, а реальность. Эльфы есть и ‒ живут среди людей, ассимилировавшись с ними» [Павлова, 2005: 29]. Попутно замечу, что никто ничего по этому поводу не пишет, а вот в рецензии на замечательную книгу М. Хукера «Толкин русскими глазами» некий Т.Л. Фиглин высказывает критические замечания, через каждые два слова вставляя антисоветские выпады в виде шаблонных перестроечных клише: «тоталитаризм», «ксенофобия», «самоцензура», «двоемыслие» и т.д., да ещё и сетует на то, что Хукер не достаточно раскрыл «тоталитарную» сущность Советского Союза [Фиглин, 2004: 30-32; Фиглин, 2005: 27]. Впрочем, это неудивительно, поскольку отрицание исторического и диалектического материализма неизбежно ведёт к философскому идеализму и мистике, и те, кто ищет «на тонких планах» «благородных» Эльфов, с презрением относятся к реальному миру и тем, кто честно живёт и трудится в нём. Правда, иногда Т.Л. Фиглин отвлекается от антисоветской пропаганды и высказывает довольно дельные замечания по поводу словоупотребления, одно из которых имеет прямое отношение к моей теме: «выражения, содержащие имя Бога (а иногда и черта) издавна были широко распространены – они подчеркивают эмоциональное отношение к происходящему. С заменой прописного Б на строчное они сохранились и после 1917г. Власти с ними не боролись (по крайней мере, на моей памяти), и никакой религиозной нагрузки они не несли. Видимо, язык очень неохотно расстается с привычными конструкциями. Лет двести уже не ходят по улицам русских городов караулы, а восклицание «Караул!» живехонько» [Фиглин, 2004: 31]. Да, это истинная правда, и странно, что большинство на полном серьёзе полагает, что слова надо понимать только буквально. На этом буквализме и основаны превратные толкования, приводящие к бесконечным спорам.
Вот, например, статья Екатерины Кинн об очередном отражении христианства в «Сильмариллионе», и сперва мы читаем: «То есть в этом варианте мифологии происходит героическая, совершенно саговая история Турина и параллельная ей сюжетно история Туора, который не является ни по образу действий, ни даже по сюжету эпическим героем, но который вдруг оказывается спасителем и отцом спасителя (здесь я “спаситель” говорю ни в коем случае не с большой буквы, не в сакральном смысле, а имея в виду сюжетную роль персонажа)» [Кинн, 2001: 3-4]. Вроде бы всё в порядке, и вдруг почти в самом конце: «Таким образом, происходит своеобразная "евангелизация" сюжета о Туоре. Он выступает с одной стороны – как спаситель (тем уподобляясь Спасителю), с другой стороны – как отец спасителя, Эарендила. Эарендил же снова выступает в контексте толкиновской мифологии как спаситель – то ли предтеча, то ли прообраз его. Не будем забывать, что сам образ Эарендила родился из двух строк поэмы Кюневульфа "Христос" – а эта поэма является переложением латинского акафиста, и там, где Кюневульф говорит об Эаренделе, светлейшем из ангелов, в латинском оригинале речь идет о Христе» [там же: 4-5]. И voilà, лёгким движением руки спаситель «ни в коем случае не с большой буквы, не в сакральном смысле» превращается в Спасителя «с большой», а сюжет «евангелизируется»! Что можно на это возразить? Предоставлю слово Р.И. Кабакову: «Весьма часто в итоге предлагается либо поверхностная, либо просто очевидно неверная трактовка событий и героев; многие сопоставления, сделанные в работах такого рода, в сущности, бездоказательны. Таково, например, аллегорическое отождествление Фродо, идущего на Ородруин, с Христом, восходящем на Голгофу: Толкин, дескать, под видом Фродо изобразил Иисуса. Внешняя эффектность подобного грубого уподобления лишена внутренней основательности. Фродо (и вместе с ним Сэм!) приносит себя в жертву, и, конечно, это заставляет вспомнить о Христе – как и любая жертва. Однако Фродо не Учитель, не святой, не Божий сын, наконец. Своим действием (активным!) он разрушает мир Саурона и при этом спасен, а не убит. И самое главное – ему не удается исполнить задуманное: он объявляет себя Хозяином Кольца! В итоге от решающей жертвы он отказывается» [Кабаков, 1997: 10]. То же можно сказать и о Туоре и тем более об Эаренделе. Вообще, создаётся ощущение, что толкинисты не читают и не слушают друг друга, иначе как объяснить, что вполне здравые и обоснованные суждения профессионалов никак не отражаются на выработке общей научной концепции творчества Дж. Толкина. Но вернёмся к цитатам.
В письме №163 У. Одену говорится не о видении, а о ночном кошмаре (terrible recurrent dream) [Letters, №163]. Для современной науки сны как будто не являются чем-то сверхъестественным. Или толкинисты не в курсе последних достижений нейрофизиологии? Иногда доходит до смешного. Возвращаясь к цитате Д. Виноходова мы видим, что свои «аргументы» сторонники «визионерского подхода» черпают из… самих сказок Дж. Толкина! Для них «Дом утраченной игры» с легендой о Дороге Снов Olore Malle – вполне себе достоверный источник информации о том, что происходит в реальном мире! Начало этому положил первый биограф Дж. Толкина Х. Карпентер, который в своей книге выдал слова одного из персонажей поздней повести «Записки клуба “Мнение”» за слова самого писателя: «Eala Earendel engla beorhtast… “Я почувствовал странный трепет”, – писал он много лет спустя. – Словно что-то шевельнулось во мне, наполовину пробудившись от сна. За этими словами скрывалось нечто очень далёкое и странное, но в то же время прекрасное, что мне хотелось бы уловить, более древнее, чем староанглийский» [Biography: 71-72]; и то же самое в повести, только в рассуждениях Лоудама [SD: 236]. Не спорю, в данном случае можно сказать, что это слова, отражающие впечатления самого писателя. Он часто использовал этот приём. И всё же, если переносить подобный случай на все остальные контексты, то придётся признать, что и «эльфийские» языки являлись ему в видениях, как в неоконченной повести «Утраченный путь», а сам Дж. Толкин был реинкарнацией Элендиля. Тогда нужно пойти ещё дальше и объявить визионером А.М. Волкова, который явно же «внутренним взором» рассмотрел Волшебную Страну посреди Канзасской степи, да и А.Н. Толстому Буратино наверняка являлся «на тонком плане», а уж про Астрид Линдгрен и говорить нечего – Карлсон очевидно прилетел прямо из Дома Утраченной Игры, ведь Дж. Толкин же писал о том, что души детей приходят по Дороге Снов в наш мир к одиноким детям, чтобы скрасить их одиночество [BLT1: 20].
Бывает, у Дж. Толкина тоже проскакивают странности. Например, уже под конец жизни в письме Кэрол Баттен-Фелпс, он выдал такую историю: «Несколько лет назад меня навестил в Оксфорде один человек, чье имя я успел позабыть (хотя, сдается мне, он — личность известная). Его до глубины души поразило то, что многие старинные картины, по его мнению, были созданы как иллюстрации для «Властелина Колец», задолго до выхода книги. Он привез с собой пару репродукций. По-моему, сначала ему просто хотелось понять, в самом ли деле мое воображение питали картины, точно так же, как, со всей определенностью, отдельные виды литературы и языки. Когда стало ясно, что, если только я не лжец, то я в жизни не видел этих картин и с живописью знаком слабо, он умолк. Я заметил, что он пристально смотрит на меня. И тут он вдруг сказал: «Вы ведь, конечно же, не считаете, что написали всю эту книгу сами, правда?» Гандальв чистой воды! Я был слишком хорошо знаком с Г., чтобы неосторожно подставиться под удар или спросить, что он имеет в виду. Кажется, я ответил: «Нет, теперь я так не считаю». И с тех пор был уже не в состоянии думать иначе. Пугающий вывод для старика-филолога касательно его персональной забавы!»[Письма, №328]. История вполне в писательском духе. Они часто любят напустить туману вокруг своего творчества. Разумеется, конкретизирующий вопрос «что Вы имеете в виду?» не был задан, а зря. Ведь на поверку всё могло оказаться предельно простым и ясным: писатели редко пишут сами, от фонаря, а уж Дж. Толкин, который использовал древние тексты и огромными кусками вставлял их в своё повествование, разумеется, был не только автором, но и соавтором – «подсоздателем» (sub-creator), как он любил говорить. Что здесь визионерского? А.М. Волков и А.Н. Толстой тоже перерабатывали исходные тексты, привнося в них своё. Это нормальный литературный процесс. Кстати, в этом рассказе мы опять видим, что Дж. Толкин относился к своим произведением как филологическим забавам, а отнюдь не визионерским откровениям, что не мешало ему создавать поэтический ореол вокруг них. В истории литературы можно найти массу примеров, когда идеи, заложенные в творчестве, противоречат установкам автора, но я приведу самый показательный. У замечательного русского поэта Серебряного века К. Бальмонта есть такое стихотворение:
Я не знаю мудрости годной для других,
Только мимолетности я влагаю в стих.
В каждой мимолетности вижу я миры,
Полные изменчивой радужной игры.
Не кляните, мудрые. Что вам до меня?
Я ведь только облачко, полное огня.
Я ведь только облачко. Видите: плыву.
И зову мечтателей... Вас я не зову!
Его очень любят приводить в качестве примера «интуитивности» поэзии и её свободы от рациональной науки и упорного труда. Но при этом мягко умалчивают об эссе К. Бальмонта «К молодым поэтам», где он писал: «Поэт – облако. Но да вспомнит, кто хочет это понять, как создается облако, сколько малых капель сочетаются в долгой работе своим воздушным дыханием, прежде чем мы увидим белое руно, которое посереет, и потемнеет, и отяжелеет, и раскинется чудовищем, чтоб затем заиграла алая молния и в музыке грома возникла серебряная пляска дождя… Стих должен быть крепким. А для этого нужно скрутить себя. Уметь в весенний свой день сидеть над философской книгой, и английским словарем, и испанской грамматикой, когда так хочется кататься на лодке и, может быть, можно с кем-то целоваться. Уметь прочесть и 100, и 300, и 3000 книг, среди которых много-много скучных. Полюбить не только радость, но и боль» [Бальмонт, 2010: 219].
«А где правда?», ‒ спросите Вы. Так ведь из биографии К. Бальмонта достоверно известно, что правда в его эссе, а не в стихотворении – Бальмонт знал, между прочим, пятнадцать языков. Биография Дж. Толкина тоже не тайна за семью печатями, а главное, опубликованы его черновики, которые необходимо внимательно изучать, чем мы сейчас и займёмся.
Итак, рассмотрим очередное высказывание о творчестве Дж.Толкина со ссылкой на его заявления: «Толкин утверждал, что истории словно возникают в почти готовом виде из некоего внешнего источника: «истории – это такая штука. Они возникают в моём сознании как данность… У меня всегда такое чувство, что я не придумываю, а записываю нечто уже в готовом виде». Это чувство было частью его личного мировоззрения, где высшим творцом, находящимся на небесном уровне, является Бог, а человек находится далеко внизу, способный создавать не собственным гением, но лишь по воле божьей на правах «подсоздателя»» [TMM: 216]. А теперь давайте проверим. Возьмём самую знаменитую историю Первой эпохи – «О Берене и Лутиен». Основой для неё послужил эпизод из жизни самого Дж. Толкина ‒ прогулка с Эдит. В письме 165 Толкин пишет: «Ядро мифологии, история о Лутиэн Тинувиэль и Берене, возникло благодаря небольшой лесной полянке, заросшей «болиголовом» (или другими белыми зонтичными растениями), близ Руса на полуострове Хольдернесс — куда, находясь в составе хамберского гарнизона в 1918 г… я время от времени наведывался, получив увольнительную» [Письма, №165]. В первоначальной версии «Книги Утраченных Сказаний» мы видим, что девушку звали просто Тинувиель, Даэрон был её братом, Берен «был Нолдором (Gnome), сыном Эгнора, Лесника, который охотился в тёмных местах на севере Хисиломе» [BLT2], вместо Саурона был гигантский кот Тевильдо Меойте, повелитель котов, который отправил Берена охотиться на гигантских мышей в подземельях своего замка, пёс Хуан был просто предводителем местных собак, Финрода и Нарготронда вообще не было, Берен использовал личину убитого кота Ойкероя, но главное, Мандос единолично отправил их обратно в Мир, и они, будучи Эльфами, стали смертными безо всякого вмешательства Богов или Илуватара [там же]. Разбирая черновики, Кристофер отмечает, что в первом варианте Берен был Смертным, потом Дж. Толкин сделал его Эльфом, но с 1925 по 1926 годы он долго колебался относительно происхождения Берена, что и нашло отражение в текстах [там же]. Далее, в поэме «Lay of Leithian», написанной между 1925 и 1931 годами, где сюжет уже близок к классическому, Кристофер отмечает влияние среднеанглийской поэмы «Сир Орфео», не только на уровне сюжета, но и на уровне текста:
With dim cri & bloweing
& houndes also wip him berking
[Orfeo lines 285-6]
Hark! afar in Nargothrond,
far over Sirion and beyond,
there are dim cries and horns blowing,
and barking hounds through the trees going.
[Leithian, 2296-99]
Кстати, саму идею вызволения любимого из мира мёртвых Дж. Толкин тоже позаимствовал из легенды об Орфее и Эвридике, так что и тут никакого «богодухновения» не наблюдается.
Но, может быть, визионерство отыщется в лингвистических построениях, ведь писал же Дж. Толкин в повести «Утраченный путь» о том, что слова и обрывки фраз приходят ему во сне: «И сны. Они приходят и уходят, но последнее время участились и стали более захватывающими, маняще лингвистическими. Ни рассказов, ни образов – только чувство, что он видел и слышал то, что хотел увидеть и услышать больше всего на свете, и отдал бы многое, чтобы увидеть и услышать это вновь, а все эти обрывки слов, фрагменты текстов, стихи… У него было много неразборчивых фрагментов, смысла которых в большинстве случаев он не знал, поскольку забывал сразу записать, пока они были в памяти» [LROW: 45]. Увы, и здесь конкретные действия писателя расходятся с его декларациями. Возьмём, например, самое первое произведение Дж. Толкина «История Куллерво», написанное более ста лет назад. Оно интересно тем, что там можно увидеть первые шаги по созданию «эльфийских» языков. Фактически, Дж. Толкин пересказал знаменитый фрагмент из финской «Калевалы», слегка «подправив» имена и названия. В номенклатуре «Истории Куллерво» можно выделить чисто финские элементы, например, само имя Kullervo, но встречаются там и, так сказать, финско-толкиновские элементы, например, имя божественного кузнеца Asemo, заменившее исконно финское Ilmarinen. Почему финско-толкиновское? Потому что Дж. Толкин берёт реальные финские слова ase “орудие, инструмент” и mo “суффикс деятеля” и образует вполне финское имя, которое, тем не менее, отсутствует в финском фольклоре. Но потом он начинает смещать словообразование в сторону толкиновско-финских элементов, например, название ножа Куллерво Sikki образовано от корня, придуманного Дж. Толкином (SIK- “резать”), но по правилам финского языка. По мере развёртывания сюжета начинают встречаться и чисто Толкиновские слова, например, название России Kemenūme (Qu. kemen “земля”, ūme “огромный”) [Kullervo: 49-62]. Интересная картина наблюдается в лексике языка Квенья. Так, например, омонимы (слова, совпадающие по звучанию, но различающиеся по значению) KAN “вести” [PE17: 113] и KANA “свинец” [PE12: 44R] полностью повторяют такое же совпадение в английском языке: lead. Словосочетание atta lenqelēnu “паук-сенокосец” является калькой (дословным переводом) английского daddy-long-legs [PE 12: 53L], а слово auqa “неуклюжий” прямо образовано из английского awkward [PE12: 33L]. Примеры подобных заимствований из греческого, латыни, готского и прочих древних языков я буду подробнее разбирать в разделе «Языковая база языков Средиземья». Даже на уровне собственно английского текста можно найти поразительные примеры. Так, слово Hobbit, которое во «Властелине Колец» объясняется как сложение двух древнеанглийских слов hol “нора” и bytla “строить” (от индоевропейского корня *bhu- “жить”), в точности повторяет древнегреческое слово τρωγλο-δύτης (троглодит) “живущий в пещере или норе”. Первая часть этого слова родственна древнегреческому ἡ τρώγλη “отверстие, дыра” и τό τρωγάλιον “десертные лакомства”, откуда и появился Хоббит, живущий в норе и любящий кексы. Согласитесь, на видения как-то не похоже. И на запись уже готового – тоже. Перед нами грандиозная картина сложнейшего филологического труда, требующего неимоверных знаний и языкового чутья. Всё это не даётся «свыше», а постигается долгой учёбой и «сидением за словарями и скучными книгами», как писал К. Бальмонт. И даже здесь, посмотрите черновики лингвистических работ Дж. Толкина, опубликованные, например, в книге «Tolkien: Secret Vice» [SV] – все крупные поэмы на языке Квенья переделывались много раз, отдельные слова и целые строчки вычёркивались, переписывались, а в поэме «Последний ковчег» несколько раз полностью заменялась вся лексика при сохранении содержания [PE16: 53-88]. А целых четыре тома(!) черновиков «Властелина Колец», опубликованных в 6-9 томах «Истории Средиземья»? А издание черновиков «Хоббита» [HH], которые раза в три больше, чем сама сказка? Везде, начиная с имён и названий и заканчивая огромными фрагментами, мы видим скрупулёзную работу с материалом, постепенное развитие отдельных элементов и целого. По сути, это даже не художественное творчество, а настоящая реконструкция текста на высшем уровне специалиста по сравнительно-историческому языкознанию. Больше примеров я приводить не буду, потому что все материалы разделов «Академия» и «Живые мёртвые языки» иллюстрируют то, что я сказал выше. В этом и только в этом ценность произведений великого английского классика. Разумеется, все писатели-классики шли этим же путём. Их черновики и биография являют нам тот же упорный труд и напряжённую работу интеллекта, где мистике и визионерству просто не остаётся места, но Дж. Толкин, на мой взгляд, пошёл дальше всех, довёл принцип научного подхода к творчеству до логического предела, создав здание, очень похожее на библиотеку ГПНТБ у нас в Новосибирске, которая возвышается на пять этажей вверх и на столько же уходит в глубину земли.
И теперь осталось объяснить обилие фрагментов, на основании которых книгам Дж. Толкина приписываются различные религиозные и эзотерические смыслы. Вообще, это – тема отдельной большой публикации, но вкратце обозначу её здесь, поскольку она напрямую связана с тем, что так дорого сердцу любого эскаписта, – романтикой, «духовностью» и «высоким искусством, свободным от правил и ограничений рациональности». Уже в первых легендах «Книги Утраченных Сказаний» Дж. Толкин заложил противоречие, об которое сломали столько копий множество спорщиков. Так в первом словаре языка Квенья одно из имён Эру Илуватара Ainatar переводится как «Бог» (God) [PE12: 34L], а в разговоре с Эриолом Эльф Румиль на вопрос «Кто такой Илуватар? Он – один из Богов?» отвечает: «Нет, ибо он создал их» [BLT1: 49]. В то же время слово Ainu, обозначающее духов, созданных Илуватаром, переводится как «языческий Бог (pagan God)» [PE12: 34], причём именно так, с прописной буквы! И тут же рядом присутствуют слова, обозначающие лики Святой Троицы: Atar [PE12: 33L], Ion [PE12: 43L], Sā [PE12: 81L]. Валары постоянно именуются Богами, причём, в разговоре с Эриолом Эльфы уверенно отождествляют Одина с Манве, а Тора с Тулкасом [BLT2: 290]. Насколько я знаю, никто никогда не слышал об ангеле господнем – повелителе морей или об ангеле-кузнеце. Детей у ангелов тоже, вроде бы, нет, а согласно ранним версиям Ороме был сыном Ауле и Яванны, да и у других Валаров были дети [BLT1: 67]. И это противоречие невозможно снять, с ним можно только смириться, как и с массой образов и мотивов из античной, иранской и гностической мифологий, а также явных реалий биографии писателя и Первой мировой войны, в которой он участвовал.
Так что же это такое? Ответ содержится в знаменитом эссе Дж. Толкина «О волшебных сказках»: всё это – «бычьи кости» первоисточников в «супе» волшебной сказки [TL: 20]. Элементы мифов, принимаемые за воплощение идей. Толкин создавал своё персональное «зелье», добавляя в него милые сердцу ингредиенты, любимые ассоциации и переосмысления, или, если угодно, возводил башню из древних камней, чтобы взглянуть с неё на Море [MCOE: 7-8]. Стоит ли удивляться, что он многое позаимствовал из Библии? И странно, что детальные рассуждения Дж. Толкина и научное дополнение Т. Шиппи [Шиппи, 2003: 479] остались без внимания, а исследователи продолжают наивно полагать, что, если согласно Летописям Белерианда Эарендилю было 33 года, когда он приплыл в Валинор, то тут явно заложена религиозная идея, а легенда о Дороге Сна свидетельствует о том, что Дж. Толкин всё это в реальности увидел. Как же тогда относиться к синдарскому имени Гэндальфа Mithrandir и его поединку с Балрогом на мосту, где волшебник говорит, что он – служитель Тайного Огня? Сделать вывод о том, что Дж. Толкин был огнепоклонником зороастризма? Другое дело, что вопреки мнению самого Дж. Толкина, изучение этих «костей» и «камней» не приводит к потере вкуса или разрушению башни, напротив, камней вокруг сколько угодно, и каждый может построить из них здание на свой вкус, ознакомившись с технологией, изобретённой Дж. Толкином. Я вот, например, предпочитаю башню, с которой видны звёзды. Занятия наукой не могут обойтись без искусства, а искусство бессильно без науки. Величие и монументальность творений английского писателя – прямое следствие его долгого и упорного литературного труда, опиравшегося на прилежную учёбу и профессиональную деятельность. Ни видения, ни «послания» тут ни при чём. Наверное, поэтому в конце жизни Дж. Толкин стал менять свои легенды в соответствии с современными научными данными – я имею в виду «Мифы изменённые», опубликованные в десятом томе «Истории Средиземья». Кстати, языки Средиземья тоже представляют собой такую филологическую башню и создавались по той же технологии, которую я продемонстрировал на конкретных примерах. Стремление к архитектуре подобного рода и привело меня к созданию собственного Средиземья – мира, в котором нет Толкиновских противоречий и нестыковок, но это уже другая история. И ещё, выбор мифопоэтической основы для своего творчества приближает писателя к народу – подлинному создателю культуры, – к его нуждам и чаяньям, ибо «миф – это предчувствие изначальной гармонии мира, из которого впоследствии вырастает чувство Родины. В мифе народ «вспоминает» себя, «вспоминает» счастливым и гордым, сильным и справедливым» [Сагалаев, 1992: 177]. Эскаписты, уходя в мистику и эзотерику, противопоставляют себя народу, обществу, навсегда отрываясь от реальности и превращаясь в подобия Мелькора, который хотел играть в Музыке Айнуров свою собственную партию, далёкую от партии собратьев, и стремился уйти во Тьму, обретая мысли, отличавшиеся от мыслей прочих Богов. Именно поэтому закончить мне бы хотелось словами В.С. Муравьёва: «…детские книги, в полной мере принадлежащие серьезной, большой литературе,… не уводят от действительности, а ведут к ней, к пониманию ее чудесной подосновы… через сказку, через игру. Описание этой подосновы в научных понятиях, терминах, формулах не делает ее менее чудесной – недаром великий Альберт Эйнштейн говорил, что всякий настоящий ученый в душе сказочник. Но возможно иное описание: в образах сказки и мифа, образах народнопоэтического творчества – золотого фонда коллективного воображения человечества, первичного осознания жизни, которое не отменяется, а обогащается историческим опытом, сопутствует ему. Образы эти лживыми не бывают – ложным может быть лишь их буквальное, огрубленное и примитивное понимание. Народность – высшая оценка литературы, и возвышенно звучат в применении к современному художественному произведению слова "былина", "сага", "сказание", "легенда", "эпос", "притча". А ведь всё это – близкая родня богатырской волшебной сказки, обогащенной памятью истории» [Муравьёв, 1982: 327].
Доклад на тему данной публикации был прочитан на III научно-практической конференции "Дж.Р.Р. Толкин: жизнь, наследие, наследники", проходившей 10-12 декабря 2020 года в Крымском федеральном университете им. В.И. Вернадского. Запись выступления можно посмотреть здесь.
Источники
Письма – Толкин, Дж. Р. Р. Письма / Под редакцией Хамфри Карпентера при содействии Кристофера Толкина; Пер. с англ. С. Лихачевой, под редакцией А. Хромовой и С. Таскаевой – М.: Эксмо, 2004.
Biography – Carpenter, H. Tolkien: A biography. New-York: Ballantine Books, 1978.
BLT – Tolkien, J.R.R. The Book of Lost Tales, Part 1-2. Ed. Christopher Tolkien. The History of Middle-earth: Vol. 1. George Allen and Unwin, London, 1994.
HH – Rateliff, John D. The History of The Hobbit (Boxed set). Houghton Mifflin, Harcourt, 2007.
Kullervo – Tolkien, J.R.R. The Story of Kullervo. Ed. Verlyn Flieger. HarperCollins, London, 2015.
Leithian – The Lay of Leithian // The History of the Middle-earth. / Ed. by Ch. Tolkien. Volume 3. The Lays of Beleriand. – L. : HarperCollins Publishers, 1994.
Letters – Letters of J.R.R. Tolkien. Ed. Humphrey Carpenter with Christopher Tolkien. George Allen and Unwin, London, 1981.
LROW – Tolkien, J.R.R. The Lost Road and Other Writings. Ed. Christopher Tolkien. The History of Middle-earth: Vol. 5. Unwin Hyman, London, 1987.
MCOE – Tolkien, J.R.R. The Monsters and the Critics and Other Essays. Ed. Christopher Tolkien. George Allen and Unwin, London, 1997.
Orfeo – Bliss, A. J. Sir Orfeo. Oxford: Oxford University Press. 1966.
PE – Parma Eldalamberon. Ed. by Christopher Gilson and Arden R. Smith : Vol. 1-22. Mountain View, California, 1971-2015.
SD – Tolkien, J.R.R. Sauron Defeated. Ed. Christopher Tolkien. The History of Middle-earth: Vol. 9. London: George Allen and Unwin, 1992.
SV – Tolkien, J.R.R. A Secret Vice: Tolkien on Invented Languages. Edited by. Dimitra Fimi and Andrew Higgins. London: HarperCollins, 2016.
TL – Tolkien, J.R.R. Tree and Leaf. New edition, incorporating “Mythopoeia”, Unwin Hyman, London, 2001.
TMM – Tolkien: Maker of Middle-earth. Oxford: Bodleian Library, University of Oxford, 2018.
Литература
Бальмонт, К.Д. Собрание сочинений в семи томах. Т.6: К молодым поэтам/Край Осириза; Где мой дом?: Очерки (1920-1923); Горные вершины; Сборник статей; Белые зарницы: Мысли и впечатления - М.: Книжный клуб Книговек, 2010.
Виноходов, Д. О. Толкинистика: принципы и проблемы методологии // Палантир. 2002. № 30. С. 3-16.
Кабаков, Р.И. Творчество Дж.Р.Р.Толкина как литературоведческая проблема // Палантир, №3, 19, 1997.
Кинн, Е. Параллельные сюжеты в “Сильмариллионе” и “Властелине Колец” как отражение христианства и теории “северного мужества” // Палантир, №26, 2001.
Красовский В.Е. Аллегория // Литература. – М.: АСТ, 2002.
Махнач, В. Они не знали друг друга… О сходстве мистического опыта и культурных систем Даниила Андреева и Джона Толкина // Урания. – 1994. – № 2.
Муравьёв, В.С. Предыстория // Толкин Дж.Р.Р. Хранители: Повесть. Пер. с англ. / Предисл. В.С. Муравьёва. – М.: Радуга, 1988.
Муравьёв, В.С. Сотворение действительности // Толкиен, Дж.Р.Р. Хранители: Летопись первая из эпопеи «Властелин Колец» / Сокр. пер. с англ. А. Кистяковского и В. Муравьёва. – М.: Дет. лит., 1982.
Павлова С. Р. Презентация книги «Дорога к единорогу» // Палантир, №45, 2005.
Сагалаев, А. М. Алтай в зеркале мифа. – Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1992.
Фиглин, Т.Л. Американский взгляд на русского Толкина // Палантир, №45, 2005.
Фиглин, Т.Л. Советский менталитет и русское словоупотребление глазами американца (комментарии “шестидесятника” к книге Марка Хукера “Толкин русскими глазами”) // Палантир, №43, 2004.
Хукер, Марк Т. Толкин русскими глазами М.: TTT, СПб:ТО, 2003.
Шиппи, Т. Дорога в Средиземье / пер. с англ. М. Каменкович. – Санкт-Петербург : Лимбус Пресс, 2003.
Tolkien J.R.R. Foreword to 'The Lord of the Rings'//Tolkien J.R.R. The Fellowship of the Ring. ‒ N.-Y.: Ballantine Books, 1965.