Продолжая тему детства в творчестве Толкина, трудно пройти мимо одной интересной игры, хорошо известной специалистам по этнографии детства, но по каким-то причинам упущенной специалистами по творчеству Толкина.
Предварительные замечания
Доклад по теме данной публикации был представлен на Международной научной конференции «Творчество Дж.Р.Р. Толкина в историко-литературном контексте», организованной ФГБУН «Институт мировой литературы им. А.М. Горького Российской академии наук» 13-16 января 2022 года в он-лайн формате на площадке ZOOM. Посмотреть видеозапись можно здесь. Ниже приводится полная версия доклада.
Феномен игры в Страну-Мечту впервые был описан в 1976 году отечественным фольклористом и литературоведом Софьей Михайловной Лойтер [Лойтер 2001] и американцем Робертом Силви [Silvey, MacKeit 1998: 173-198], но в исследованиях, посвящённых творчеству Дж. Толкина, тема эта подробно не рассматривалась. Отдельные упоминания можно найти в работе Джозефа Лейкока [Laycock 2015]. В зарубежных исследованиях концепция паракосма в основном связана с детскими травмами, в то время как С.М. Лойтер отметила литературный характер этой игры, её широкую распространённость в среде детей, получавших классическое образование, и глубокую связь с античной и кельтской мифологией и поисками социальной справедливости, характерными для народного поэтического творчества. Детальный анализ произведений Дж. Толкина на фоне фольклорных, литературных и мемуарных текстов позволяет развеять миф об уникальности литературного наследия английского писателя и необходимости особого подхода к изучению его творчества – как я покажу далее, здесь вполне подходят традиционные методы науки. Но вначале хотелось бы затронуть проблему мечты как таковой.
МЕЧТА
Мечтательная форма воображения
Начну я с самого главного: «Наша мечта витает не по прихоти, а связана со всем опытом того человека, который мечтает» [Выготский 1982: 438]. Это очень важный момент, поскольку сегодня, во времена господства идеализма мы зачастую склонны отделять наши мечты от реальности и даже иногда противопоставлять одно другому, путая мечту с пустым фантазированием, хотя достаточно проанализировать самые фантастичные мечты любого человека и станет очевидным зависимость их содержания от того, что он видел, слышал, читал.
Кроме того, само воображение, определяющее содержание мечты, – это не особая функция в ряду других функций, а психологическая система, т.е. форма психической деятельности, имеющая сложное функциональное строение [там же: 451] и опирающееся на тот же опыт. Дело в том, что мышление, направленное на действительность, первично, поскольку помогает животным выжить в реальности, и даже дети, как отмечал Л.С. Выготский, получают наслаждение только от реальных стимулов. Разница лишь в том, что в животном мире фантазии в собственном смысле этого слова почти нет, поскольку в основе человеческой фантазии лежат направленность и осознанность, опирающиеся на реальное наблюдение [там же: 445-50]. От рационального мышления мечтательную форму воображения отличает только тот факт, что в ней эмоции подчиняют мысль [там же: 449-450].
Воображение и речь
Развитие воображения напрямую связано с развитием речи. Обнаружили это в процессе изучения афазий, то есть речевых расстройств, при которых наблюдался зависимый и резкий упадок воображения [Выготский, 1982: 447]. В публикации «Толкин против толкинистов. Часть 2» я уже писал о связи речи с мышлением и, что самое главное, с произвольной саморегуляцией, то есть умением держать под контролем эмоции. Здесь же нужно добавить, что «речь освобождает ребёнка от непосредственных впечатлений, позволяя мыслить о предмете в отсутствие предмета. Дальнейшая жизнь, особенно в школе, резко повышает уровень воображения, поскольку на уроках ребёнок усиленно обдумывает множество вещей, закрепляя мысли вербально» [Выготский, 1982: 448]. И не только. В школе мы вынуждены общаться с огромным количеством людей разного возраста, с которыми мы по доброй воле никогда бы не пересеклись. Именно от них, а не только от учителей, мы узнаём множество интересных вещей, заимствуем знания и увлечения, обогащая собственную личность. В этом я убедился на собственном опыте, когда именно в школе услышал от своего одноклассника историю о Хоббите, а потом взял у него заветную книгу. И может быть, она никогда не произвела на меня такого впечатления, если бы не урок литературы, где мы проходили «Почту духов» И.А. Крылова – сатирический журнал, в котором главный герой так же встречает волшебника, и родная библиотека им. Н.Н. Носова, где мне вместо «Хоббита» выдали первую часть знаменитой трилогии. Семья, школа и библиотека – вот три источника формирования личности… и родной речи.
Средиземье – это не воображаемый мир
Тезис Л.С. Выготского о прямой связи мечты с опытом человека в полной мере приложим к творческой биографии Толкина, о чём я подробно говорил в публикации «Откровения визионера или творческий труд?» [Соснин 2021]. Это и детские впечатления, и опыт Первой мировой войны [Соснин 2019], и профессиональная деятельность, которые обнаруживают себя в сотнях слов и контекстов, в блестящем умении разворачивать из внутренней формы имён полновесный текст в полном соответствии с теорией. Этой теме посвящены публикации целых двух разделов моего сайта – Истоки творчества Толкина и Языковая база языков Средиземья. Необъятные знания множества древних языков и преданий являлись для него постоянным источником вдохновения и блестящей иллюстрацией к тезису из учебника древнегреческого языка: «Изучение древних языков развивает ум, а потому оно и введено в культурных странах» [Соболевский 2000: 316]. Сам Толкин постоянно подчёркивал: «Мыслю я исторически. Средиземье – это не воображаемый мир. Само название – это современная форма… слова midden-erd…, древнее название обиталища людей, объективно существующего реального мира, употребляющееся именно в противопоставление мирам воображаемым (как Волшебная Страна) или мирам незримым (как Небеса и Ад). Театр действий моих преданий – это наша Земля, та, на которой мы живем сейчас, хотя исторический период – воображаемый. Основные элементы этого обиталища все в нем присутствуют (по крайней мере для жителей С-3. Европы)…» [Письма, №183]. В этом он мало чем отличается от любого другого писателя-классика. Вспомним Гёте: «Резко противопоставляя свой метод познания шеллинговскому «панлогизму», Гете поясняет: «Я говорю, конечно, не о такой силе воображения, которая действует наугад и создает всякого рода несуществующие вещи; я разумею силу воображения, не покидающую реальной почвы действительности и с масштабом действительности и ранее познанного подходящую к вещам чаемым и предполагаемым». Иными словами, здесь речь идет об «обширном и спокойном уме» ученого, о его таланте устанавливать, не стоит ли «чаемое в противоречии с другими, уже раскрытыми законами» [Эккерман 1986: 33]. Подобные высказывания можно найти у любого настоящего писателя.
ИГРА В СТРАНУ
Идеальная республика Чока
Понятие «Страна-Мечта», как я отмечал выше, было введено Софьей Михайловной Лойтер [Лойтер 2001]. Согласно её исследованиям, основными источниками по изучению этой игры являются:
1) воспоминания, дневники, эссе;
2) автобиографические повести о детстве;
3) детская литература [Лойтер 2001: 139].
Первое упоминание игры в Страну-Мечту встречается в биографии братьев Муравьёвых – будущих декабристов, что очень показательно, как и тот факт, что огромное влияние на столь своеобразное увлечение оказала классическая литература. Как пишет Ю.М. Лотман, «русская детская книга, начавшаяся с издательской деятельности Новикова, к концу XVIII века стала уже достаточно разнообразной. Здесь и классические произведения – такие, как «Дон-Кихот» или «Робинзон Крузо», – и литература во многом примитивная: переводы произведений для детей, почерпнутые из немецких и французских дидактических книг. Но ребенок чаще всего подпадает под влияние лучшего из прочитанного ‒ и вот уже молодые Муравьевы, будущие декабристы, мечтают уехать на Сахалин, который им кажется необитаемым островом (миром Робинзона!), и основать там идеальную республику Чока. Братья начнут на острове всю человеческую историю заново: у них не будет ни господ, ни рабов, ни денег; они станут жить ради равенства, братства и свободы» [Лотман 1994: 62].
Хочу обратить внимание читателей на тот факт, что в представлении будущих декабристов цель этой игры – создание идеальной страны, где люди заново начнут свою историю, но уже без характерных признаков эксплуататорского классового общества. Заметим также, что располагается эта страна на острове.
Швамбрания
Наиболее известным примером несомненно является знаменитая Швамбрания из повести Льва Абрамовича Кассиля. Приведу отрывки из неё, касающиеся игры в Страну-Мечту:
«Сумерки сгущались. Несчастливый день заканчивался. Земля поворачивалась спиной к Солнцу, и мир тоже повернулся к нам самой обидной стороной. Из своего позорного угла мы обозревали несправедливый мир. Мир был очень велик, как учила география, но места для детей в нем не было уделено. Всеми пятью частями света владели взрослые. Они распоряжались историей, скакали верхом, охотились, командовали кораблями, курили, мастерили настоящие вещи, воевали, любили, спасали, похищали, играли в шахматы… А дети стояли в углах. Взрослые забыли, наверно, свои детские игры и книжки, которыми они зачитывались, когда были маленькими. Должно быть, забыли! Иначе они бы позволяли нам дружить со всеми на улице, лазить по крышам, бултыхаться в лужах и видеть кипяток в шахматном короле…
Так думали мы оба, сидя в углу.
– Давай убегем! – предложил Оська. – Как припустимся!
– Беги, пожалуйста, кто тебя держит?.. Только куда? – резонно возразил я. – Все равно всюду большие, а ты маленький.
И вдруг ослепительная идея ударила мне в голову. Она пронизала сумрак «аптечки», как молния, и я не удивился, услышав последовавший вскоре гром (потом оказалось, что это Аннушка на кухне уронила противень).
Не надо было никуда бежать, не надо было искать обетованную землю. Она была здесь, около нас. Ее надо было только выдумать. Я уже видел ее в темноте. Вон там, где дверь в уборную, – пальмы, корабли, дворцы, горы…
– Оська, земля! – воскликнул я задыхаясь. – Земля! Новая игра на всю жизнь!
Оська прежде всего обеспечил себе будущее.
– Чур, я буду дудеть… и машинистом! – сказал Оська. – А во что играть?
– В страну!.. Мы теперь каждый день будем жить не только дома, а еще как будто в такой стране… в нашем государстве. Левое вперед! Даю подходный.
И мы сошли со скамейки на берег новой страны.
– А как она будет называться?
Любимой книгой нашей была в то время «Греческие мифы» Шваба. Мы решили назвать свою страну Швабранией. Но это напоминало швабру, которой моют полы. Тогда мы вставили для благозвучия букву «м», и страна наша стала называться Швамбрания, а мы – швамбранами. Все это должно было сохраняться в строжайшей тайне…
Швамбрания была землей вулканического происхождения.
Раскаленные зреющие силы бушевали в нас. Их стискивал отвердевший, закостенелый уклад старой семьи и общества.
Мы хотели много знать и еще больше уметь. Но начальство разрешало нам знать лишь то, что было в гимназических учебниках и вздорных легендах, а уметь мы совсем ничего не умели. Этому нас еще не научили…
Как и всякая страна, Швамбрания должна была иметь географию, климат, флору, фауну и население.
Первую карту Швамбрании начертил Оська. Он срисовал с какой-то зубоврачебной рекламы большой зуб с тремя корнями. Зуб был похож на тюльпан, на корону Нибелунгов и на букву «Ш» – заглавную букву Швамбрании. Было заманчиво усмотреть в этом особый смысл, и мы усмотрели: то был зуб швамбранской мудрости. Швамбрании были приданы очертания зуба…
Необычайно симметричной получилась на карте наша Швамбрания. Строгим очертаниям швамбранского материка мог бы позавидовать любой орнамент. Эта симметрия осуществляла ту высокую справедливость, на которой зиждилось Швамбранское государство и которая лежала в основе нашей игры. Швамбрания была страной сладчайшего благополучия и пышного совершенства. Ее география знала лишь плавные линии.
Симметрия – это равновесие линий, линейная справедливость. Швамбрания была страной высокой справедливости…
— Большие новости! Джек поехал на Курагу охотиться на шоколадов… а сто диких бакланов как накинутся на него и ну убивать! А тут еще из изверга Терракоты начал дым валить, огонь. Хорошо, что его верный Сара-Бернар спас — как залает…
И я должен был догадываться, что у Оськи в голове спутались курага и Никарагуа, Балканы и каннибалы, шоколад и кашалот; артистку Сару Бернар он перепутал с породой собак сенбернар… А извергом он называет вулкан за то, что тот извергается» [Кассиль 1959: 12-22].
И снова мы видим, что страна эта является «страной высокой справедливости», куда герои пытаются убежать от неприглядных реалий буржуазной России. В то же время ребята уделяют большое внимание её истории, географии и даже языку, который строится на основе переосмысления или переработки известных слов и названий. В повести подчёркивается: «Как и всякая страна, Швамбрания должна была иметь географию, климат, флору, фауну и население».
У Средиземья тоже есть и своя география, и своя, уходящая в глубины веков история, и великое множество героев. Есть там и свои острова, и свои конфликты. Таким образом, творчество Толкина не является чем-то невиданным и исключительным. Исключительным является только дотошность и скрупулёзность, с которыми английский писатель выстраивал здание детской Страны, доводя до совершенства и детально прописывая самые периферийные её элементы вроде ботаники, и впечатляющие сроки – Толкин «играл» в Страну-Мечту всю жизнь, в то время как братья Муравьёвы и литературные швамбраны, повзрослев, распрощались с ней и встали на путь революционного преобразования общества. Но об этом – ниже.
Историко-литературные истоки игры в Страну-Мечту
Софья Михайловна Лойтер подчёркивает, что подобного рода игры характерны для детей, живших в атмосфере непрерывного чтения и книжного влияния [Лойтер, 2001: 149], поэтому среди изобретателей Страны-Мечты так много известных личностей. Например, советский культуролог, историк и краевед Николай Павлович Анциферов, придумавший целых три страны: Амонию, Парамонию и Рондалию [Анциферов 1992: 57], или не менее знаменитый советский востоковед, специалист по шумерскому языку Игорь Михайлович Дьяконов с его Ахагией, причём Ахагия Дьяконова – «целый архипелаг со множеством маленьких островов-государств, нанесённых на карту… В Ахагии всё, как в настоящем государстве – свои национальные праздники, флаг, язык… На острове Гунт были расположены Ахагия, Миндосия и Лерны… Затем были ещё две группы островов, где были расположены государства Пендосия и Делвария» [Лойтер, 2001: 151]. Примечательно, что в игре будущего языковеда фигурирует язык. Это заставляет нас серьёзнее относиться к Стране-Мечте и рассматривать её не только как способ «побега от действительности», но и как инструмент формирования интересов, определяющих будущую профессию.
Разумеется, Толкин и в данном случае не выделяется из числа изобретателей Страны-Мечты. Более того, среди своих коллег-специалистов он смотрится очень органично, особенно рядом с востоковедом-шумерологом И.М. Дьяконовым. Биография английского писателя – живой пример историко-литературных истоков игры, и Средиземье здесь – просто расширенная версия Ахагии, хотя именно с точки зрения этих истоков оно играет огромную роль.
В своей публикации «Дж. Толкин и Первая мировая война» я отмечал, что «во многом разделив судьбу так называемого «потерянного поколения», выросшего в период между двумя мировыми войнами, Дж.Р.Р. Толкин мог бы по праву войти в плеяду писателей, говоривших от имени этого поколения, таких как Э.М. Ремарк, Р. Олдингтон и Э. Хемингуэй. Их знаменитые произведения «На западном фронте без перемен», «Смерть героя» и «Прощай, оружие!» составили своеобразную трилогию, повествующую обо всех ужасах первой на земле войны машин и империалистической бойни, подорвавшей веру в человечество и социальный прогресс Запада. Но Дж.Р.Р. Толкин пошёл иным путём. Ещё на фронте, где единственной годной для письма бумагой были картонные коробки из-под динамита, он занялся реконструкцией легендарной истории Британских островов, чтобы, как он вспоминал позднее, «просто посвятить свой труд Англии, моей стране» [Соснин 2019: 17]. И это резко отличает его от сверстников.
«Взять хоть ровесника его, Р. Олдингтона, модного в 20-30-е годы представителя английского «потерянного поколения», – пишет переводчик Толкина В.С. Муравьёв. – «Тот на передовой провел гораздо меньше, но не простил этого своей родине и в романе «Смерть героя» излил законное негодование против Англии…» [Муравьёв 1988: 13]. А в романе Э.М. Ремарка есть трагичный эпизод, где главному герою дают недолгий отпуск и он приезжает с фронта домой. «Я взволнован, но волноваться я не хочу, потому что это мне мешает. Мне хочется вновь изведать те тайные стремления, то острое, непередаваемое ощущение страстного порыва, которое овладевало мной, когда я подходил к своим книгам. Пусть меня снова подхватит тот вихрь желаний, который поднимался во мне при виде их пестрых корешков, пусть он растопит этот мертвяще тяжелый свинцовый комок, что засел у меня где-то внутри, и пробудит во мне вновь нетерпеливую устремленность в будущее, окрыленную радость проникновения в мир мысли, пусть он вернет мне мою утраченную юность с ее готовностью жить… Корешки книг прижались друг к другу. Я их не забыл, я еще помню, в каком порядке их расставлял. Я прошу их глазами: заговорите со мной, примите меня, прими меня, о жизнь, которая была прежде, беззаботная, прекрасная, прими меня снова… Внезапно меня охватывает пугающее чувство отчужденности. Я потерял дорогу к прошлому, стал изгнанником; как бы я ни просил, сколько бы усилий ни прилагал, все вокруг застыло в молчании; грустный, какой-то посторонний, сижу я в своей комнате, и прошлое отворачивается от меня, как от осужденного» [Ремарк 2002: 74].
А Толкин не только простил. Он вернулся из окопов Первой мировой войны, и книги приняли его, заговорили вновь. Он не потерял того страстного порыва, которое овладевало им, когда он читал книги. И свою Страну-Мечту он подарил всем, кто в ней нуждался. Даже нам, никогда не видевшим войны, кроме как в кино или новостных сводках, зато познавшим горечь утраты, когда на наших глазах и отчасти при нашем попустительстве уничтожили великую страну, заменив её полуфеодальным государственным образованием, где всё решают деньги и власть и где классическая литература и искусство, подлинное образование не играют никакой роли, а подвергаются постоянному глумлению и осмеянию как безнадёжно устаревшие и не приносящие сиюминутной прибыли.
Средиземье Толкина не уводит нас от реальности, а возвращает в неё, властно подводя к книжным полкам и принуждая брать в руки учебник древнегреческого, подлинник «Беовульфа» и даже астрономический атлас. Оно заставляет нас обращать свой взор к звёздам и думать о людях с пламенным взглядом и благородными лицами – людях, которые ценили знания превыше собственного покоя и благополучия, а потому оставили нам в наследство великую культуру и цивилизацию, на обломках которой паразитируют те, кто пользуется её плодами, но демонстративно отстраняется от неё, заявляя, что мир – это серая тюрьма. Продолжая мысль того же В.С. Муравьёва, для понимания Толкина «надо глубже и глубже, не жалея трудов, вчитываться в саги и хроники, эпические песни и предания, в сказки и легенды и различать за ними, да не за ними, а в них, между строк, облик некоего связующего сказочно-мифологического целого…» [Муравьёв 1988: 13]. Того самого целого, которое Толкин выяснял тем же способом, а затем, «с помощью чутья и воображения, воссоздавал его нынешними словами» [там же]. «Но, – добавляет переводчик, – без сопряжения с жизненным опытом, с современностью могло получиться только то, что и получалось, – псевдоэпос, стилизация, имитация. Другое дело, что сам по себе опыт еще не подсказка; надо найти способ его использования, приобщения к замыслу, пусть и самому фантастическому. И замысел этот добрых два десятилетия срастался с его профессией, душой, воображением и даже просто бытом» [там же]. Где же здесь пресловутый эскапизм, так милый сердцам толкинистов? И в чём уникальность Толкина как писателя? Любой творческий процесс – от литературы до подметания улиц – должен быть результатом «срастания» замысла с профессией, душой, воображением и бытом, иначе человек не достигнет своих целей, не преуспеет в жизни и не будет полезен людям, а значит, его жизнь лишится всякого смысла.
Уникальность Толкина заключается в строгости научного подхода к творчеству и… лингвистической составляющей, хотя и здесь ничего нового он не придумал.
Язык детей
Непосвящённый читатель, впервые столкнувшись с «эльфийскими» языками, приходит в замешательство. Грандиозность лингвистических построений Толкина впечатляет и наводит на мысль о крайней необычности автора. Но, обратившись к истории, мы обнаруживаем, что языки создавались и до Толкина. Я имею в виду не только знаменитый язык Эсперанто, но и язык Lingua Ignota “неизвестный”, который разработала в XII в. немецкая монахиня, настоятельница-аббатиса бенедиктинского монастыря Рупертсберг Хильдегарда Бингенская [Пиперски 2017], а также язык ангелов, придуманный в XVI в. британским математиком и астрологом Джоном Ди и оккультистом Эдвардом Келли [Leitch 2010].
А кроме того, конструированием персональных языков активно занимаются дети. Специалисты по этнографии детства отмечают, что создание детьми языков – это триединый процесс, параллельный истории народа и государства [Виноградов 2009: 597], и выделяют в нём следующие периоды:
1) До 7 лет. Первоначальная простота: неустойчивость, бесформенность, подражательность;
2) от 7 до13 лет. Цветущая сложность: самобытность, обособленность, тайна, тайные языки, «хоровое начало»;
3) после 13 лет. Вторичная простота: разрозненность, неустойчивость, вялость.
Среди разных типов «тайных» языков детей особенно интересен Заумный язык бурсаков – учащихся духовных учебных заведений, представляющий собой комбинацию слов из иностранных языков, чаще всего, что особенно примечательно, греческих из грамматики или «Анабасиса» Ксенофонта, поучений и пересказов легенды о Трое. «Каждый участник «разговора» понимает все слова и все фразы, но, по существу дела, никто ни с кем не разговаривает» [там же: 597]. Также любопытны и языки с перестановкой и гармонией гласных, например, язык шоцы: шилкавицы «вилка», шожикноцы «ножик», шаяцы «я» [там же].
Нетрудно заметить, что речь Оськи из повести Л.А. Кассиля – не просто путаница, как счёл его приятель, а особый язык, построенный на перестановке слогов: «курага и Никарагуа, Балканы и каннибалы, шоколад и кашалот, Сара Бернар и сенбернар».
Среди методов Толкиновского языкотворчества тоже можно найти массу подобных примеров. Это и знаменитое название напитка из Ривенделла miruvor “сладкий мёд”, образованное сложением и преобразованием двух готских слов: *midu “мёд” и woþeis “сладкий” [Qq: XI]; и название «эльфийской» письменности Tengwar, вернее «праэльфийской» формы *tekmar “знак”, совпадающей с древнегреческ. τέκμαρ “знак, признак”; и, разумеется, масса финских заимствований: Квенья anta- “давать”, tie “путь”, kû “месяц, Луна”, tul- “приходить” и финск. antaa, tie, kuu и tulla соответственно. Подробнее об этом можно почитать в публикации «Методы Толкиновского языкотворчества». Отличие от заумного языка бурсаков только в том, что всё это встраивалось в самостоятельный словарь, подкреплялось грамматикой и может использоваться в полновесной речи или литературном творчестве.
Архетипы игр
С.М. Лойтер определила основные архетипы, образующие фундамент Страны-Мечты. Прежде всего, это, конечно, Античная Греция, так как названия стран регулярно образуются по аналогии с греческими областями вроде Фессалии, Фракии, Лигурии и т.д. [Лойтер, 2001: 153]. Вторым по значимости элементом являются легенды о короле Артуре с их волшебным островом Аваллоном, рыцарями Круглого Стола, поисками Грааля, башнями и дворцами, а третьим – крестьянские социально-утопические легенды о Беловодье, заключавшие в себе мечту о справедливом мироустройстве [там же: 161]. Этот последний элемент также опровергает несколько однобокую трактовку паракосма западной традиции как результата преодоления детских травм но заставляет вспомнить огромную роль мифопоэтических образов в формировании революционного сознания и литературы соцреализма, о чём говорил ещё М. Горький в докладе на Первом всесоюзном съезде советских писателей «романтизм, который лежит в основе мифа… высоко полезен тем, что способствует возбуждению революционного отношения к действительности, – отношения, практически изменяющего мир» [Горький 1934: 6]. О том же писал и отечественный исследователь Сагалаев: «Миф – это предчувствие изначальной гармонии мира, из которого впоследствии вырастает чувство Родины. В мифе народ «вспоминает» себя, «вспоминает» счастливым и гордым, сильным и справедливым» [Сагалаев, 1992: 177]. Эту же мысль мы слышим в песнях В.С. Высоцкого:
Чистоту, простоту мы у древних берём,
Саги, сказки из прошлого тащим,
Потому что добро остаётся добром –
В прошлом, будущем и настоящем!
В поисках своего Беловодья
Именно с этим свойством мифа и связана любовь к нему Дж. Толкина. Я уже неоднократно цитировал весьма убедительные наблюдения современного биографа Толкина М. Уайта, полностью приведённые в публикации «Мир детства в творчестве Толкина»: «Война многое изменила. Всего за год погибло двое из четырёх товарищей – Джилсон и Смит, а Уайзмен и Толкин пережили тяжёлое потрясение, впервые остро ощутив всю хрупкость человеческой жизни. За несколько дней до собственной гибели Смит писал Толкину о том, каким ужасным ударом стала для него смерть Роба Джилсона, но тут же утверждал, что братство их осталось нерушимым, несмотря на эту потерю. Тем, кто выживет, – добавлял он, – тем, кто вернётся с войны целым и невредимым, предстоит выступать от имени всех четверых и по-прежнему гордо нести светоч ЧКБО. Им предстоит высказать, что не успели высказать погибшие, и сотворить нечто такое, чем могли бы гордиться все члены их школьного товарищества. Это письмо Толкин принял очень близко к сердцу, а гибель Смита лишь придала его прощальным словам ещё больший вес. И уже через несколько дней под пером Толкина возникли первые фрагменты эпического цикла — первые ростки мифологии, которую он начал творить не только для Англии, но и для ЧКБО, для Джилсона и Смита…
Любовь к матери Толкин пронёс через всю жизнь, и до конца своих дней он был твёрдо убеждён, что Мэйбл Толкин умерла молодой по вине тех, кто отверг её из-за обращения в католицизм. Этим убеждением питалась и вера самого Толкина. По-видимому, именно оно и привело к тому, что одной из основ его жизни стала глубокая религиозность. Но невозможно счесть простым совпадением и тот факт, что языками и древней мифологией Толкин увлёкся почти сразу же после смерти матери. Не могла ли в душе его затаиться неосознанная обида на церковь, обида на католицизм, отнявший у него мать? Не могла ли эта обида подтолкнуть его к поискам мира, свободного от христианства и от какой бы то ни было ортодоксальной веры вообще, – к поискам некой исконной, языческой альтернативы привычной ему реальности?» [Уайт, 2013: 81-83].
Разумеется, Толкин не был революционером, а потому его социальный протест против войны и несправедливости, как и у героев повести Л.А. Кассиля, вылился в игру, которая в его случае затянулась на всю жизнь. И свою Страну-Мечту – великое Средиземье – он построил по всем правилам детского искусства.
Тексты Дж. Толкина
Письма – Толкин, Дж.Р.Р.Письма : [Пер. с англ.] / Джон Рональд Руэл Толкин ; Под ред. Х. Карпентера. – Москва : ЭКСМО, 2004.
Biography – Carpenter, H. Tolkien: A biography. New-York: Ballantine Books, 1978.
BLTEpilogue – Epilogue to The Lost Tales // The History of the Middle-earth. / Ed. by Ch. Tolkien. Volume 2. The Book of Lost Tales. Part 2. – L. : HarperCollins Publishers, 1995.
CLP – The Cottage of Lost Play // The History of the Middle-earth. / Ed. by Ch. Tolkien. Volume 1. The Book of Lost Tales. Part 1. – L. : HarperCollins Publishers, 1994.
HE – The History of Eriol or Ælfwine and the End of the Tales // The History of the Middle-earth. / Ed. by Ch. Tolkien. Volume 2. The Book of Lost Tales. Part 2. – L. : HarperCollins Publishers, 1995.
Letters – Letters of J.R.R. Tolkien. Ed. Humphrey Carpenter with Christopher Tolkien. George Allen and Unwin, London, 1981.
MCOE – Tolkien, J.R.R. The Monsters and the Critics and Other Essays. Ed. Christopher Tolkien. George Allen and Unwin, London, 1983.
Qq – Qenyaqetsa // Parma Eldalamberon: The Book of Elven Tongues. Ed. By Ch. Gilson, C.F. Hostetter, P. Wynne and A.R. Smith. Vol.12, 1998.
Литература
Анциферов, Н. П. Из дум о былом : Воспоминания / вступ. ст., сост., примеч. и аннот. указ. имен А. И. Добкина. – М . : Феникс : Культур. инициатива, 1992.
Виноградов Г.С. Этнография детства и русская народная культура в Сибири / Г. С. Виноградов ; [сост., авт. ст., указ. и коммент. О. А. Акулич, А. А. Сирина]. – Москва : Восточная лит., 2009.
Выготский, Л.С. Воображение и его развитие в детском возрасте // Собрание сочинений: В 6-ти т. Т. 2. Проблемы общей психологии / Под ред. В. В. Давыдова. – М.: Педагогика, 1982.
Горький, М. О советской литературе // Первый всесоюзный съезд советских писателей. Стенографический отчёт. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1934.
Кассиль, Л.А. Кондуит и Швамбрания : Повесть для сред. и ст. возраста / Л. А. Кассиль ; рис. Ю. Ганф. – Москва : Детская литература, 1959.
Лихачева, С.Б. Миф работы Толкина // Литературное обозрение. – 1993. – № 11-12.
Лойтер, С. М.Русский детский фольклор и детская мифология : Исследование и тексты / С. М. Лойтер ; Карел. гос. пед. ун-т .– Петрозаводск : КГПУ, 2001.
Лотман, Ю. M. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дорянства (XVIII - начало XIX века) [Текст] / Ю. М. Лотман . – СПб. : Искусство-СПБ, 1994.
Лурия, А.Р. Язык и сознание : монография / А.Р. Лурия. – Москва : Издательство МГУ, 1998.
Муравьёв, В.С. Предыстория // Толкин Дж.Р.Р. Хранители: Повесть. Пер. с англ. / Предисл. В.С. Муравьёва. – М.: Радуга, 1988.
Пиперски, А. Конструирование языков : от эсперанто до дотракийского / Александр Пиперски. ‒ Москва : Альпина нон-фикшн, 2017.
Ремарк, Э. М. На западном фронте без перемен; Черный обелиск; Три товарища; Триумфальная арка; Время жить и время умирать : Пер. с нем. / Эрих Мария Ремарк ; [Сост., вступ. ст. и примеч. А. Дубровского]. ‒ М. : ОЛМА-пресс, 2002. ‒ 1054 с.
Сагалаев, А. М. Алтай в зеркале мифа. – Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1992.
Соболевский, С. И. Древнегреческий язык : учеб. для вузов / С. И. Соболевский ; Российская академия образования, Северо-Западное отделение. – Санкт-Петербург : Алетейя ; Москва : Летний сад, 2000. – 614 с.
Соснин, Е.В. В дыму и пламени драконов: Мифопоэтическая рецепция Первой мировой войны в произведениях Дж. Толкина // Сборник трудов I научно-практической конференции «Дж.Р.Р. Толкин: жизнь, наследие, наследники» 13-17.12.2018, г. Симферополь. Серия «Гуманитарные науки». Научное электронное издание. – Симферополь, 2019. – С. 17-28.
Соснин, Е.В. Творчество Дж. Толкина: откровения визионера или творческий труд // Сборник трудов III научно-практической конференции «Дж.Р.Р. Толкин: жизнь, наследие, наследники» 12-19.12.2020, г. Симферополь. Серия «Гуманитарные науки». Научное электронное издание. – Симферополь, 2021. – С. 17-28.
Уайт, М. Джон Р. Р. Толкиен : биография: перевод с английского / М. Уайт. – СПб : Амфора, 2013.
Шиппи, Т. Дорога в Средиземье / пер. с англ. М. Каменкович. – СПб. : ООО «Издательство «Лимбус Пресс», 2003.
Эккерман И.-П. Разговоры с Гете в последние годы его жизни / Пер. с нем. Н. Ман; Вступ. статья Н. Вильмонта; Коммент. и указатель А. Аникста. – М.: Худож. лит., 1986.
Garth, J. Tolkien and the Great War. – L. : HarperCollins Publishers, 2004.
Klausen, E.; Passman, R. H. Pretend companions (imaginary playmates): The emergence of a field (англ.) // The Journal of Genetic Psychology (англ.)русск. : journal. – 2007. – Vol. 167, no. 4. – P. 349-364.
Laycock, Joseph P. Dangerous Games: What the Moral Panic over Role-Playing Games Says about Play, Religion, and Imagined Worlds. University of California Press, 2015.
Leitch, A. The Angelical Language, Volume I: The Complete History and Mythos of the Tongue of Angels. ‒ Woodbury, MN: Llewellyn Publications, 2010.
Silvey, R.; MacKeit, S. The Paracosm: A Special Form of Fantasy // Organizing Early Experience: Imagination and cognition in Childhood / Ed. By Morrison, D.C. New York: Baywood, 1998.
Taylor, M. Imaginary Companions and the Children Who Create Them. New York: Oxford University Press, 1999.