Изначально всем известный язык Эльфов Квенья вовсе не был «эльфийским». На титульном листе записной книжки с фонетикой и первым словарём Квенья Дж. Толкин сперва сделал запись: Ermanaþiudiska Razda eþþau Gautiska tungō “Язык Великого Народа, или Готский” [PE 12: X]. Имеется в виду тот самый «неоготский», который Толкин разрабатывал на базе скудных материалов Вульфилы. Изучение рукописей Толкина позволяет довольно уверенно реконструировать процесс создания этого языка, что я и собираюсь сделать.
Самое первое «эльфийское» слово
История сохранила для нас самое первое слово, «изобретённое» Дж. Толкином, которое позволяет увидеть истоки Толкиновского метода. За два года до смерти он писал в письме Грэхэму Тэйяру: «In this case I can actually recollect the reason why the element *gon(o), *gond(o) was selected for the stem of words meaning stone, when I began inventing the 'Elvish' languages. When about 8 years old I read in a small book (professedly for the young) that nothing of the language of primitive peoples (before the Celts or Germanic invaders) is now known, except perhaps ond = 'stone' (+ one other now forgotten). I have no idea how such a form could even be guessed, but the ond seemed to me fitting for the meaning» [Letters, №324]. ‒ «Я даже помню причины по которым элемент *gon(o), *gond(o) был выбран для обозначения камня, когда я приступил к изобретению «Эльфийского» языка. Лет в восемь я прочитал в небольшой книжке для детей, что от древнего языка, существовавшего до прихода в Британию кельтов и германцев, не осталось ничего, кроме, вероятно, слова ond «камень». Я понятия не имел, как это определили, но ond показалось мне весьма подходящим для такого значения» Таким образом, вовсе не произвольные фантазии, а работа с конкретным материалом древних языков и даже результатами научных лингвистических реконструкций были источником потрясающих «эльфийских» слов, а потому я рассмотрю именно эти источники.
Прямые заимствования
Начну с самого простого – с прямых заимствований из разных языков. Как я уже писал в публикации «Откровения визионера или творческий труд?», языковые конструкции Дж. Толкина также напоминают «суп», где варятся «бычьи кости», или башню, сложенную из старых камней, принадлежавших давно разрушенным строениям. И в данном случае камни эти – слова древних языков. Коль скоро «эльфийский» язык начинался как «неоготский», то приведу примеры заимствований из готского. Их сохранилось не так много. Прежде всего, это знаменитое название напитка из Ривенделла miruvor “сладкий мёд”. В заметке, датированной мартом 1967 года, Толкин пишет, что слово было придумано в 1915 году путём комбинации двух готских слов: *midu “мёд” и woþeis “сладкий” [PE 12: XI]. Первое написано под звёздочкой, поскольку не зафиксировано в готских текстах, а реконструировано самим Толкином с использованием сравнительно-исторического метода, о котором я рассказывал в публикации «Брод через реку Времени». Собственно говоря, с этого и начиналось его языкотворчество, прекрасно описанное В.С. Муравьёвым: «Ему не хватало наличной лексики языка – скажем, готского, – и он методом экстраполяции, с помощью чутья и воображения, создавал слова и обороты, которые могли быть, должны были быть. Собственно, и языков ему тоже не хватало, и он начинал изобретать новые, например скрещивая древнеанглийский и уэльский на фоне финского» [Муравьёв 1988: 9]. В данном случае древнеанглийский помог ему восстановить утраченную готскую форму, а вот финский, где отсутствовали зубные звонкие вроде d и зубные глухие придыхательные вроде þ, преобразовал эти звуки в дрожащий r, так что получился примерно следующий переход, именуемый в лингвистике ротацизмом (от названия греческой буквы Ро), то есть переходом зубных в дрожащий: *midu-woþeis > *miðu-woþi > *miðuwoði > *miruwori > miruvórё. Другое знаменитое готское заимствование – это название Сильмарилов на предшественнике Синдарина, языке Голдогрин, где эти драгоценные камни, созданные Феанором, называются silubril [BLT1: 265]. Слово образовано от готского прилагательного silubr, родственного английскому silver, которое, кстати, дало уже Синдарское прилагательное silivren “мерцающий белым светом” Остальные готские заимствования не столь известны и зафиксированы только в первом словаре «Qenyaqetsa»: Квенья irmin “обитаемый мир” < готск. irmen “земля”, Квенья lese- “собирать” < готск. lisan “собирать” [PE 12: XI].
Из древнеанглийских заимствований самым ярким является слово, обозначавшее в «эльфийских» языках речь: древнеанглийск. cweðan “говорить” и Квенья qete- [PE 12: 77], от которого произошло и название Эльфов Квенди, и название языка Квенья.
Не забыл Толкин и классические языки. Из древнегреческого пришло название «эльфийской» письменности Tengwar, вернее «праэльфийской формы *tekmar “знак”, совпадающей с древнегреческ. τέκμαρ “знак, признак”, а из латыни слово maxima “могущественный” (лат. maximus).
Но основным «поставщиком» слов для Квенья стал, разумеется, финский. Заимствований оттуда так много, что я приведу буквально несколько: Квенья anta- “давать”, tie “путь”, kû “месяц, Луна”, tul- “приходить” и финск. antaa, tie, kuu и tulla соответственно.
Есть и прямые заимствования из современных Европейских языков: Квенья auqa “неуклюжий; трудный” [PE 12: 33] при английском awkward, Праэльфийское LAW “тёплый” [Etym: 368] при немецком lau и т.д.
Художественная интерпретация случайных совпадений
Но Толкин не ограничивался просто заимствованиями. Главной особенностью его языкотворчества была художественная интерпретация случайных совпадений, которая в лингвистике называется народной этимологией. Нам она знакома по целой когорте любителей порассуждать на темы истории языка без достаточных знаний в этой области. Главным среди них и наиболее известным был покойный Михаил Задорнов с его убойными откровениями о происхождении простых слов, например, о том, что рай, радуга, раз и радость восходят к египетскому имени бога Солнца Ра. Пример адекватного разбора и не очень адекватных комментариев можно найти в глубинах Интернета.
Правила работы с такими совпадениями я подробно изложил в публикации «Брод через реку Времени», но дело в том, что подобные «народные» этимологии могут служить основой для литературного творчества и в «художественной» форме очень даже приветствуются, а в древних языках и литературе, например, германской аллитерационной поэзии, подобные сближения служили хорошим подспорьем для аллитерационных вариаций, обогащавших древнегерманский стих. Так, например, известный специалист по германским языкам Ольга Александровна Смирницкая, рассматривая фрагмент из «Прорицания Вельвы»: Sól skein sunnan // á salar steina, // þá var grund groin // grœnom lauki (Vsp. 4:5-6) – «Солнце светило с юга // на каменные палаты, // земля поросла // зелёным чесноком», отметила, что древнеисландские слова gróa “расти” и grœn “зеленый” родственны между собой, а вот родство sól “солнце” и salr “дом, палаты” является чисто внешним, и оба случая уравниваются лишь традицией, но имеют разную природу с точки зрения науки [Смирницкая 1994:70]. Но в статье «Слова культуры как предмет этимологического анализа», развивая тезис В.Н. Топорова, Ольга Александровна пишет, что для художественного текста единственно актуальной является этимология «мифопоэтическая» [Смирницкая 2005:153]. В этом случае «научная и мифопоэтическая этимологии уже не могут быть разведены по разным филологическим ведомствам» [там же:154], что затемняет изначальное родство [там же:168].
И что из этого следует? А то, что Дж. Толкин использовал в своих лингвистических построениях «мифопоэтическую» этимологию, характерную для древних поэтов! Более того, верно понятый этот приём становится необычайно плодотворным в истории языка, являясь по сути не научным анализом существующего языкового материала, а методом создания новых слов и форм, что в случае с Толкиновскими языками весьма актуально. И Михаилу Задорнову, да и его последователям, не было бы цены, если бы они изучали конкретные языки, включая свой родной, и стремились обогатить его новообразованиями, а не портили и заносчиво отрицали труд специалистов. Впрочем, любители «великих тайн и загадок» языка самому языку не требуются, поскольку на этом поприще успешно трудятся писатели-классики.
Но вернёмся к художественным интерпретациям Дж. Толкина. Самый показательный пример – сближение формы прошедшего времени tulī “принёс” от латинского глагола ferō “несу” и точно такой же формы tuli “пришёл” от финского глагола tulla “приходить”. Так как финский и латинский относятся к разным языковым семьям (финно-угорской и индоевропейской соответственно), то совпадение здесь случайно. Латинская форма восходит к пракорню *telh₂- в нулевой ступени *tlh₂-, а финская – к пракорню *tole-. Как видите, это совсем разные корни. Но Дж. Толкин объединяет их, изобретая «праэльфийский» корень TULU “нести, приносить; двигаться, приходить” [PE 12: 95]. Развитие значения в этом корне такое же как в русских производных от глагола нести: нести > нести себя > нестись (быстро двигаться). В таких совпадениях Толкин видел какие-то «скрытые» закономерности, о чём он писал в неоконченном романе «Записки клуба “Мнение”», вкладывая свои идеи в уста одного из героев: «I think it is a remarkable case of linguistic coincidence, or congruence. Such things do occur, of course. I mean, in two different languages, quite unconnected, and where no borrowing from one to the other is possible, you will come across words very similar in both sound and meaning. They are usually dismissed as accidents; and I daresay some of the cases are not significant. But I fancy that they may sometimes be the result of a hidden symbol-making process working out to similar ends by different routes» [NCP: Night 65] – «Конечно, такое иногда случается. Я имею в виду, когда вы наталкиваетесь в разных и не связанных родством языках на слова, которые, тем не менее, имеют общее звучание и значение. Обычно это списывают на совпадения, и осмелюсь предположить, что зачастую так и есть. Но мне кажется, что иногда к этому приводит скрытая символизация, определяющая одинаковый результат при разных источниках». И Толкин искал эти скрытые смыслы, именно поэтому в его языках встречаются изобретения, созданные на основе реальных слов, у которых нет надёжной этимологии.
Спорные этимологии
В силу разнообразия изменений звукового строя языков, древности или каких-то неучтённых процессов, затерявшихся во времени и не дошедших до нас, даже у самых обычных повседневных слов иногда очень трудно определить происхождение. Вот, например, английское слово autumn “осень”. Оно восходит к латинскому autumnus, которое было заимствовано из языка этрусков, но дальше его судьбу проследить не удалось [Klein 1966: 132; Walde 1938-1954: 88]. Зато в индоевропейском праязыке есть слово, которое очень на него похоже – *dhŭbnŏm (русск. дно, литовск. dùgnas, латышск. dibens, гот. diups, галльск. dubno). Осень – время, когда природа погружается в сон, словно в мрачную бездну. Почему бы не предположить, что у слов autumnus и *dhŭbnŏm один корень… например, DUB/TUB со значением “мгла, глубокая лощина” и с общей идеей “угасания, погружения во тьму”. Применим к нему правило уподобления согласных (ассимиляцию) и получим слово Utumno – “нижние области мрака и мглы на Севере” [BLT1: 271; Etym: 355, 394], а потом используем переход d в l, как в латинском слове *dingua > lingua, и получим слово lumna “давящий, тяжёлый”, которое перекликается с англ. gloom, что вызывает дополнительные ассоциации в значении. Так примерно мог рассуждать Толкин, если учесть вышеприведённые примеры.
«Новые» этимологии
Но и этого материала Толкину было мало, и он стал изобретать новые этимологии хорошо известных с точки зрения происхождения слов. Например, арабское название пустыни Sahara. Оно представляет собой форму множественного числа от sahra “пустыня”, но Толкин вычленяет в нём корень SAHA, приписывает ему значение “быть горячим” и образует производные слова Sahora “юг” и sára “огненный”. Или, например, французское слово nenufar “пруд с кувшинками”. Толкин превращает его в «эльфийское» nénuvar, вычленяет «праэльфийский» корень NENE “течь” и придумывает слова nen “проточная вода; река” и nenu “водяная лилия, кувшинка” [QL1: 248].
И здесь он действует не произвольно, а используя нормальный научный процесс пересмотра уже устоявшихся, казалось бы, этимологий с учётом новых данных или подходов. Так, Н.А. Ганиной была предложена новая этимология древнеисландского названия праздника jól в связи с интерпретацией обрядового комплекса, выводящая это слово из индоевропейского корня *ekw “лошадь” [Ганина 2001: 230-245], а мой научный руководитель С.Г. Проскурин убедительно интерпретировал древнеанглийское название рая neorxena wong как “поле мёртвых медведей” с учётом культовой роли медведя в германской традиции [Проскурин 2005: 97-98].
Научная ценность Толкиновских этимологий
Здесь я хочу процитировать работу М. Платовой «Лингвопроектирование», которую нашёл в недрах Интернета, когда работал над своей диссертацией. Сейчас она, к сожалению, недоступна, и я вообще не смог обнаружить её следов, но Платова сделала очень ценное наблюдение, которое необходимо озвучить: «Несомненно, что беспрецедентные по своему масштабу и уровню исполнения лингво-инженерные конструкции Дж.Р.Р. Толкина имеют для общего языкознания гораздо большее значение, нежели просто являются неординарным материалом для лингвистического описания. В силу того, что построены они были лингвистом высочайшего уровня, с подчеркнутым соблюдением принципа максимального приближения к реальному научному исследованию, они представляют ценность в методологическом плане. Своими языковыми экспериментами Дж.Р.Р. Толкин косвенно поставил вопрос о правомерности работы по реконструкции праязыка, что до сих пор является конечной идеальной целью сравнительно-исторического языкознания. То, с каким блеском автор имитирует воссоздание единого языка-реконструкта, обнажает гипотетическую сущность всех подобных образований, попутно предостерегая от слабых мест в методологии воссоздания праформ» [Платова 2003: 52]. В списке я даю старый режим доступа. Ссылка уже не работает, но оставить цитату без ссылки на источник я не могу.
Да, «эльфийские» языки Дж. Толкина – это прекрасные пособия по сравнительно-историческому языкознанию и одновременно – по лингвопроектированию вообще, и те, кто желает создать нечто своё, может использовать их как руководство. Главное же, что они демонстрируют, это необходимость глубоких знаний в области языков, в том числе и древних. Только тогда ваши «проекты» станут подлинным творчеством и обогатят вас, а может быть и мировую литературу. Но здесь я уже вступаю на территорию своего же литературного цеха. Вернёмся к языкотворчеству.
Двучленные имена
Как я показал в публикации «Слово и текст», наиболее продуктивными в плане изобретения слов являются имена, состоящие из двух корней, причём на уровне современного состояния языка эти корни не всегда вычленяются. Исторически почти любое слово представляет собой микротекст, который можно представить словосочетанием, состоящим минимум из двух слов. Более того, сама структура этих образований отражает ещё одну особенность отношений объектов нашего мира, которую подметили основоположники диалектики. Логике и диалектике как основам реальности и особенностям нашего мышления я посвятил отдельную статью. Здесь же остановлюсь только на моментах, важных для основной темы.
В.И. Ленин в своё время писал: «Раздвоение единого и познание противоречивых частей его (см. цитату из Филона о Гераклите в начале III части (“О познании”) Лассалевского “Гераклита”) есть суть (одна из “сущностей”, одна из основных, если не основная, особенностей или черт) диалектики» [Ленин 1969: 316]. Сейчас принято считать, что это марксисты выдумали из головы, но, как видно из цитаты, Владимир Ильич ссылается на древнегреческого философа Гераклита Эфесского. Изречения Гераклита являются образцом диалектической логики, хотя при жизни воспринимались как довольно парадоксальные, за что философа нарекли σκοτεινός «тёмный, непонятный». Теперь мы уже знаем, что его парадоксальность отражает диалектичность реальности, и это хорошо заметно по самому знаменитому изречению: δὶς τῷ αὐτῷ ποταμῷ οὐκ ἔστιν ἐμβῆναι «в одну реку не войти дважды» [Гераклит 2012: 142]. Двоичность, противоречивость любого объекта и явления отражается и в языке, с помощью которого мы описываем эти объекты и отношения между ними. Именно поэтому Платон активно использовал приём раздвоения слов для выяснения их истории. Так, в знаменитом диалоге «Кратил», который стал квинтэссенцией языковых теорий раннегреческой традиции и положил начало этимологии, упоминается связь слова с текстом: «Дело в том, что имя Зевса попросту есть как бы целое речение (ἐστιν οἷον λόγος τὸ τοῦ Διὸς ὄνομα), а мы, расчленив его на две части (διελόντες αὐτὸ διχῇ), пользуемся то одной, то другой» (пер. Т.В. Васильевой) [Crat. 396a 1-2]. Обращает на себя внимание греч. ὁ λόγος, которое помимо основного значения “слово” в данном контексте приобретает значение “целое речение”. Таким образом, подвижность границ между словом и текстом отразилась уже в значениях древних слов, а большинство примеров Платона дают, в конечном счёте, те же текстовые минимумы вплоть до аббревиации: Διόνυσος “Дионис” из ὁ διδοὺς τὸν οἶνον “дающий вино” [Crat. 406c 3-4], Ἀθηνάα “Афина” из Ἠθονόη, поскольку «размышление (ἡ νόησις) было в самом характере (ἐν τῷ ἤθει) этой богини [Crat. 407b 8-9], ἡ φρόνεσις “мышление” из φορᾶς καὶ ῥοῦ νόησις “размышление о быстром движении и течении” [Crat. 411d 4]. Есть среди этих этимологий и примеры свёрнутых предложений: ὁ ἀήρ “воздух” из ἀεὶ ῥεῖ “всегда течёт” [Crat. 410b 2] и ἡ Σελαναία “луна” из σέλας νέον καὶ ἕνον ἔχει “она имеет один и то же вечно новый свет” [Crat. 409b 10-12]. Обратите внимание, что многие из этих примеров возводят имена к двум элементам.
Подобный приём использовали индийские брахманы, а в средневековой Европе – ирландские филиды, хранители поэтической традиции. Как и у Платона, у филидов на первом месте – этимология, так что древнеирладское название глоссариев sanas совмещает в себе два смысла: “глоссарий” и “etymologicum” [Калыгин 1986: 40]. По К. Уоткинсу с глоссаторской практикой соотносился так называемый bérla eterscartha «разделенный язык», а сама эта практика опиралась на семантически-этимологический анализ, сутью которого было расчленение слова на две части и возведение обеих частей к самостоятельным словам, «сходным по звучанию и приемлемым по значению» [там же: 54]. Примеры из глоссария Кормака (IX-X вв.) аналогичны платоновским: sanas из sain fiss “редкое знание”, nenaid “крапива” из tene-faid “огонь-вопль”, bés “обычай” из ba-fis “хорошее знание” [там же: 40]. В.П. Калыгин отмечает единство принципов анализа у филидов и индийских брахманов, в частности, наличие в индийской традиции похожего приема расчленения [там же: 55].
Надо заметить, что при фактической ошибочности этимологий Платона и филидов правила, установленные ими, вполне соответствуют правилам, установленным методами сравнительно-исторического языкознания. Именно поэтому некоторые из этимологий Платона оказались вполне надёжными, например, этимологическое родство слова ἡ ἀστραπή “молния” с τό ἄστρον “звезда” [Crat. 409c 6-7] и ἡ γυνή “женщина” с ἡ γονή “рождение” [Crat. 414a 3]. В.П. Калыгин приводит аналогичный пример из глоссария Кормака, где этимология древнеирл. rúam “красный, славный” выводится из лат. Rōma “Рим”, что точно соответствует фонетическим процессам VI-VII вв. (отпадению конечного -а и дифтонгизации ō). «Важно отметить», – пишет исследователь, – «что глоссаторы…имели некоторое представление о старых, исчезнувших формах, что неудивительно, поскольку филиды проходили двенадцатилетний курс обучения, в течение которого они, несомненно, знакомились с образцами архаической поэзии» [Калыгин 1986: 40].
Подобные методы этимологического анализа разрабатывались и в других средневековых традициях. Достаточно упомянуть «Этимологии» Исидора Севильского (VI-VII вв.), где сопоставляются данные 72 языков мира, «Mithridates» Конрада Гесснера (1555 г.) с данными по 55 языкам, «Thrésor de l’histoire des langues de cet univers» Клода Дюре, где развиваются идеи древнееврейской Каббалы, и «L’harmonie étymologique des langues» Этьена Гишара, который пытался этимологизировать слова всех языков через древнееврейский. Эти исследователи, при всей фантастичности выводов, также шли в верном направлении, отрабатывая методы компаративистики, и в них мы также обнаруживаем идеи сводимости слов к словосложениям, например, лат. corpus “тело” из corruptus perit “развратившись, погибает” у Исидора Севильского [Эко 2007: 87-89].
А в литературной традиции предшественником Дж. Толкина был… Льюис Кэрролл, применявший тот же метод раздвоения, только в обратном направлении – для образования новых слов в известном нонсенсе «Бармаглот». Шалтай-Болтай, который толковал Алисе непонятное вступление про хливких шорьков, объясняет ей: «Well, slithy means “lithe and slimy”. You see it's like a portmanteau – there are two meanings packed up into one word» [Carroll 1994, 6] – «хливкие значит “хлипкие и ловкие”. Понимаешь, это как бумажник, ‒ откроешь, а там два отделения». Английское слово portmanteau “бумажник” является термином, обозначающим слова-гибриды, и слова эти существуют в реальном английском языке, а не только в Кэрролловском нонсенсе. Так, знаменитое слово smog – гибрид, состоящий из двух слов: smoke “дым” и fog “мгла”. О Кэрролле я напишу отдельно. А теперь посмотрим, как потенциал сложных слов использовал Толкин.
В качестве примера возьму имя знаменитого морехода, с которого началась Толкиновская мифология, ‒ Эарендиль. Известная легенда гласит, что, наткнувшись на это слово в англосаксонской поэме Кюневульфа «Христос», Толкин был очарован, услышав в нём отзвуки своего «эльфийского» языка. Древнеанглийское Earendel восходит к прагерманскому слововсложению *auza-wandilaz “сияющий странник” и имеет параллели в других германских языках: древнеисландск. Aurvandill и древненемец. Orentil. Первый компонент имени созвучен древнеангл. ear “море”, что и побудило Толкина расчленить его по-своему: Eare-ndil, а поскольку это имя собственное, то значение отдельных элементов Толкин решил выстроить по аналогии с традиционными англосаксонскими именами на -wine “любящий; друг”, например, Ælfwine “любящий эльфов; друг эльфов”. Таким образом, конечный элемент -ndil приобрёл значение элемента -wine. Этому способствовал и тот факт, что в древнеирландском встречается слово dile “любовь, дружба”. Так в «эльфийском» языке появилось целых два новых слова.
Но Толкин не всегда так вольничал даже в работе с двучленными именами. Иногда его этимологизирование глубже раскрывало потенциал исконного значения. Примером такого подхода служит другое знаменитое слово ‒ Мордор. Оно также пришло прямо из древнеанглийского morðor, но означало “тайное убийство”. С этимологической точки зрения слово, вроде бы, прозрачное. Оно восходит к прагерманскому *murthra-, а то, в свою очередь, ‒ к праиндоевропейскому *mrtro- при англ. murder, нем. Mord, лат. mors, mortis и слав. мрѣти. Но в древнеанглийском переводе Книги Бытия (Genesis) morðor употребляется в необычном значении “место мучений, смерти, ад”: Wearp hine on ϸæt morðer innan – «Низверг его в ад» (Gen. 342b) [Русяцкене 2004: 279]. Корень *mor- во всех индоевропейских языках обозначает смерть и мрак, например, русск. морок, мрак, мёртвый, смерть, меркнуть. А если в данном контексте появляется значение “место смерти”, то элемент -ðor/-dor можно истолковать как “место, страна”. Вот вам и Чёрная Страна! И ещё два новых слова.
Изобретение грамматики
«Ну уж грамматику Толкин точно из головы выдумал», ‒ скажет какой-нибудь любитель «свободного творчества». И при этом даже сошлётся на слова самого Толкина из эссе «Тайный порок», где писатель вспоминает случайную встречу с таким же изобретателем языков: «И тут сидевший рядом со мной человек мечтательно произнес: «Да! Я, пожалуй, выражу винительный падеж префиксом»! Это невозможно забыть!.. Вы только подумайте, какая блестящая фраза! «Я, пожалуй, выражу винительный падеж». Великолепно! Не «выражается», и даже не «порой выражается», что звучит более неуклюже, не императивное «вы должны выучить, как выражается». Какое богатство выбора перед окончательным решением в пользу необычного префикса, такого личного и от этого привлекательного» [SV: 199]. Но, увы, и здесь Толкин действовал строго в соответствии с реальными языками, зачастую подчиняясь контекстам.
Вернёмся к слову morðor и его необычному употреблению: Wearp hine on ϸæt morðer innan «Низверг его в ад». Слово innan – это так называемый послелог, служебное слово, выражающее пространственные отношения, поставленное не перед существительным, как предлог, а после него. Знакомые с грамматикой Квенья уже узнали окончание направительного падежа -nna, как в Песне Галадриели: i falma-li-nna-r «на пенистые волны». Почему Толкин выбрал именно этот послелог? Да потому, что он поразительно похож на окончания местных падежей в финском, а финский Толкин очень любил. О финнах и Эльфах я обязательно расскажу отдельно, а пока замечу, что даже выбор финского языка в качестве основы для «эльфийского» у Толкина не был произвольным. И дело не в звучности финского. Да, законы благозвучия, о которых говорил Толкин, выделяют финский из общей массы языков, которые изучал писатель, но отождествление финнов с Эльфами – не его изобретение. Как отметил специалист по германской мифологии Вильям Ривз, подобное отождествление характерно для мифо-исторической традиции Северной Европы [Reaves William P. The Aesir and the Elves.© 2002].
Если же говорить о падежных окончаниях, то в финском языке существует система местных падежей, среди которых есть три с показателями -ssa, -lla и -n с удлиннением конечного гласного. Первый назывался инессив и отвечал на вопрос «где? внутри чего?»: talo “дом” – talossa “в доме”. Второй назывался адессив и отвечал на вопрос «где? на чём?»: talolla “на доме”. Третий – иллатив – отвечал на вопрос «куда?»: taloon “в дом”. Древнеанглийский послелог innan хорошо вписывается в систему как раз вместо исконного показателя иллатива, который несколько из неё выбивается. В итоге, с небольшими поправками в виде замены адессивного значения "где? на чём?" на аблативное "откуда?", получается стройная картина: «где?» ‒ maresse “в доме”, «откуда?» ‒ marello “из дома”, «куда?» ‒ marenna “в дом”.
Подробнее о системе падежей я поговорю в публикации "Эльфы и финны", а пока замечу, что свободы, ложно понимаемой современными любителями авангарда как произвол и индивидуальная фантазия, здесь мало. Гораздо больше конкретного исторического языкового материала, невероятных знаний и системности. Но в результате мы видим гениальные тексты, исполненные красоты и гармонии, чего, увы, не найти в произведениях, которые поборники современного искусства «вытворяют» из собственной головы. Из неё, как из «заначки», можно взять только то, что предварительно туда положишь.
Двуплановость
В результате «эльфийские» языки Дж. Толкина обретают уникальную двуплановость, объёмность, при которой каждое слово воспринимается не только на уровне собственно «эльфийской» системы значений, но и на скрытом уровне ассоциаций с лексикой реальных языков, раскрывающем дополнительные смыслы. Посмотрим ещё раз на историю создания имени Эарендиль, начинавшуюся с фрагмента поэмы Кюневульфа:
Eala Earendel engla beorhtost
ofer middangeard monnum sended!
Привет тебе, Эарендель, ярчайший из ангелов,
Посланный людям Средиземья.
«There was something very remote and strange and beautiful behind those words, if I could grasp it, far beyond ancient English… Earendel seems to me a special word. It is not Anglo-Saxon; or rather, it is not only Anglo-Saxon, but also something else much older» [NCP: Night 65]. – «За этими словами угадывалось что-то далёкое, странное и прекрасное, если бы только уловить, что именно; куда древнее английского… Эарендель кажется мне особым словом. Оно не англо-саксонское, нет, вернее, не только англо-саксонское, но и чьё-то другое, более древнее».
То же можно сказать и о названии Эльфов – Eldar. Слово имеет тройную этимологию даже на уровне «праэльфийского»: 1. ELED “ушедший”; 2. ÉLED “Звёздный народ”; 3. EDEL “перворождённый”: Квенья Eldar, Синдарск. eđel, Нолдорск. edela [Etym: 356]. Третий вариант соответствует немецкому Edel, восходящему к прагерманскому *aþala “благородный” при англосакс. ēđel. Перворождённые и благородные Эльфы! Но есть и ещё одно созвучие: англ. the Elder Children of Ilúvatar “Старшие Дети Илуватара” [Silm: 57]. Перворождённые, благородные и старшие! Изучение «скрытых» измерений «эльфийских» языков углубляет наше понимание замысла автора.
Итог
Методы Толкиновского языкотворчества не являются произвольным фантазированием на пустом месте. Они производны от его профессии, обширных знаний и навыков работы с текстами. Более того, эти методы имитируют практику сравнительно-исторического языкознания, дополняют и раскрывают её суть, одновременно показывая слабые места реконструкций праязыкового состояния, что дисциплинирует самих исследователей и открывает научную проблематику неспециалистам. Именно поэтому языки Дж. Толкина так прекрасны, а произведения вошли в пятёрку самых читаемых книг на планете, чего никогда не достигнут «современные» авторы.
Источники
BLT – Tolkien, J.R.R. The Book of Lost Tales, Part 1-2. Ed. Christopher Tolkien. The History of Middle-earth: Vol. 1. George Allen and Unwin, London, 1994.
Crat – Cratylus // Platonis opera. T.1. – Clarendon : Londini et Novi Eboraci Apud Henricum Frowde, 1905.
Etym – Tolkien, J.R.R. The Etymologies // The Lost Road and Other Writings. Ed. Christopher Tolkien. The History of Middle-earth: Vol. 5. Unwin Hyman, London, 1992.
NCP – Tolkien, J.R.R. The Notion Club Papers // Sauron Defeated. Ed. Christopher Tolkien. The History of Middle-earth: Vol. 9. London: George Allen and Unwin, 1992.
PE – Parma Eldalamberon. Ed. by Christopher Gilson and Arden R. Smith : Vol. 1-22. Mountain View, California, 1971-2015.
Silm – Tolkien, J.R.R. Silmarillion / Ed. by Ch. Tolkien. – L. : HarperCollins Publishers, 1994.
SV – Tolkien, J.R.R. A Secret Vice: Tolkien on Invented Languages. Edited by. Dimitra Fimi and Andrew Higgins. London: HarperCollins, 2016.
Словари
Klein, E. A comprehensive etymological dictionary of the english language. – Amsterdam, London, New-York : Elsevier Publishing Company, 1966.
Walde, A. Hofmann J.B. Lateinisches etymologisches Woerterbuch.B.1-2. – Heidelberg : Carl Winter’s Universitätsbuchhandlung, 1938-1954.
Литература
Ганина, Н.А. Йоль: этимология лексемы и семантика обрядового комплекса. // Лингвистика на рубеже эпох. Идеи и топосы. Сборник статей / отв. ред. О.А. Сулейманова. – М. : РГГУ, 2001. С. 230-245.
Гераклит Эфесский: всё наследие / подгот С.Н. Муравьёв. М.: ООО «Ад Маргинем Пресс», 2012
Калыгин, В.П. Язык древнейшей ирландской поэзии / отв. ред. В.Н. Ярцева. – М. : Наука, 1986.
Ленин В.И. К вопросу о диалектике // Полн. Собр.соч. Т.29. М., 1969.
Муравьёв, В.С. Предыстория // Толкин Дж.Р.Р. Хранители: Повесть. Пер. с англ. / Предисл. В.С. Муравьёва. – М.: Радуга, 1988.
Платова М. Лингвопроектирование. Дис. д-ра филол. наук. 2003 г. Электронный ресурс. - Режим доступа: http://gallardo.narod.ru/tolkien/diss/vvedenie.html.
Проскурин, С.Г. Семиотика индоевропейской культуры / С.Г. Проскурин. – Новосибирск : Изд-во СО РАН, 2005.
Русяцкене Р., Лексика, обозначающая «смерть» в древнеангл. Поэзии // Слово в перспективе литературной эволюции: К 100-летию М.И. Стеблин-Каменского / Отв. ред. О.А. Смирницкая; Сост. О.А. Смирницкая, Ф.Б. Успенский. ‒ М.: Языки славянской культуры, 2004.
Смирницкая, О.А. Слова культуры как предмет этимологического анализа // Древнегерманская поэзия. Каноны и толкования / О.А. Смирницкая. – Москва : Языки славянской культуры (ЯСК), 2005.
Смирницкая, О.А. Стих и язык древнегерманской поэзии: в 2 т. Т. 2 / Смирницкая О.А. М.: Филология, 1994.
Эко, У. Поиски совершенного языка в европейской культуре / Пер. с итал. и примечания А. Миролюбовой. – Спб. : «Александрия», 2007.
Carroll, L. Through the looking glass / Lewis Carroll. ‒ London : Penguin books, 1994.